Кисина Юлия - Полет Голубки Над Грязью Фобии
Юлия Кисина
ПОЛЕТ ГОЛУБКИ НАД ГРЯЗЬЮ ФОБИИ
ГЛАВА 1: КРУШЕНИЕ
Крушение было назначено на тринадцать часов. Оставалось два с половиной,
но, как сейчас помню, время это растянулось очень надолго. Тогда мне
показалось, что прошло целое лето. Впрочем, растягивать времена - это обычное
состояние людей, обреченных смерти, тем более, если на эту смерть они обрекают
себя добровольно. В этом есть некоторое наслаждение и чудовищная развязность
обывателя.
Вагон, в который всех нас поместили, выглядел, пожалуй что, довольно
чисто: глаженые шторки на окнах, содержательные пейзажи за окнами; мелькание
пальм, синего моря, часовен, степей, акведуков - словом, всего, чего может
пожелать усталый взгляд путешественника и что не даст ему ни расслабиться до
конца, ни вновь напрячь свой блуждающий ум.
Пассажиры все до одури приятные: милейшая Розита в суровом сарафане,
несколько молодых людей - школьников-бобриков, которые ведут себя довольно
сносно - дань романтизму - в поезде, обреченном на крушение. Рядом с круглым
радио пенсионер в целлулоидовой шляпе. Потом еще в других купе -девочки-одна
другой краше-Валя и Люся и Валя вновь. Проводник тоже ничего себе - "из бывших
патриотов", и, наконец, - я.
Никогда раньше я не видела в лицах столько торжественной
доброжелательности. В общем мне было, ах, как хорошо. В
Красно-железно-Моторске вошли новые пассажиры - несколько старичков и один
весьма милый молодой человек с обезьянкой в руках. Он все время к ней
ластился.
Поезд тронулся. Вначале ехали молча. После чая начались любопытствующие
разговоры о крушении. Подробностей никто не знал. Все знали только время.
Пенсионерка в зеленом жакете жаловалась, что узнала из газет: "Вроде бы для
всех, а билет с огромным трудом доставала и переплатила".
Вдруг молодой человек с обезьянкой, а его лицо все время вытягивается:
губы - в острый угол, почти что в хобот, так он шевелит губами, в манере
Чорбы; он спрашивает: "А мы погибнем?" Ну конечно, об этом никому ничего не
известно, но я безапелляционно заметила, что, разумеется, погибнем, а для чего
же еще тогда крушения устраивать, да еще на таком высоком уровне.
Вскоре все эти разговоры мне наскучили и я вытащила журнал. Это была
"Америка". Проводник - он тут как тут: ходит с колокольчиком на палочке и
металлическим голосом сообщает правила: "Читать разрешается только в
ватерклозете".
Я уже сидела со снятыми штанишками на стульчаке. Воняло, но не так, как во
всех поездах. Я перелистывала журнал. Снаружи он был нормальный, но, может
быть, вы помните журнал с голографическим орлом на обложке, так вот, этот был
еще более странный. Внутри это пластиковая сумка, такие бывают у стюардесс. На
пластике - поры. Действительно, они как на коже: дышат, сжимаются и расходятся
ярко-оранжевыми дрожащими поверхностями. В пакете - кассета. Я поставила
кассету, и на ней была полная и подробная запись "Лета, которого м.б. никогда
не было". Страницы журнала с легкостью перелистывались. Фотографии отменного
качества.
Все было необычайно ярко. Непонятным образом откуда-то накатилась синяя
волна. Пробежал кто-то не узнанный мною, но до боли знакомый. Впрочем, лица я
так и не разглядела, только до боли родной след промелькнувших рук, ног -
движения - давал мне основания помнить об этом всегда. Я еще не успела
разглядеть следы на песке, чтобы понять, мужчина это был или женщина, как море
смыло следы и передо мной снова лежал сухой песочный пирог. В туалет
постучали. Я, мгновенно застеснявшись потаен
