Климов В - Караванный Бунт
В. КЛИМОВ
КАРАВАННЫЙ БУНТ
Рассказ
Перевел В. Муравьев
Четырнадцатого марта 1861 года в село Ёгву съехалось столько народу,
сколько не бывает и на Алексея, во время самой большой годовой ярмарки.
Накануне этого дня земские гонцы объезжали окрестные деревни и
починки, стучали в окна изб и громко выкрикивали:
- Завтра в посаде мирской сход! Всем мужикам велено идти на сход!
И если кто спрашивал:
- О чем будет сход-то?
Гонцы объясняли:
- Волю из Питера привезли, объявлять народу будут.
Воля, долгожданная воля!
Что за воля, никто не знал. Но, по-мужицкому рассуждению, выходило,
что, ежели воля, значит, не надо больше будет платить барину оброков: ни
сенного, ни хлебного, ни денежного. А главное, свобода от караванной
повинности, потому что нет ничего хуже, как попасть в соляной караван.
Нет, наверное, нигде более тяжелой и изнурительной работы. Уже при самом
начале, пока в Усолье погрузишь на барки рогожные кули с солью, всю
одежонку спустишь, все тело соль изъест, даже в уши соль проникает, от
чего люди глохнут. Отсюда и поговорка пошла: "Пермяк - солены уши".
А погрузив барку, ее надо вести до устья Камы, затем тянуть на бечеве
вверх по Волге, куда прикажут. Тут уж лямкой плечи до мослов сотрешь, ноги
по камням до крови собьешь. А на месте ведь еще разгрузить барку надо,
перетаскать тяжелые скользкие кули на береговые склады. И беда, если соль
дождем подмочит или захлестнет барку волной! Тогда хозяин ничего не
заплатит, да еще выдерут плетьми. А дома-то десять голодных ртов ждут.
Иной мужик за год два раза сходит с караваном и вернется хворым, а то и
вовсе сгинет - или утонет, или помрет от лихорадки. Так и множились на
Иньве от этого проклятого каравана немощные, да калеки, да осиротевшие
семьи.
Логвин Вилесов, двадцативосьмилетний мужик, вышел из деревни, когда
зазвонили к вечерне. На большаке было людно, шли пешком, ехали в
розвальнях, в кошевнях, в дровнях. За мужиками увязались бабы, хотя их на
сход не звали.
По пути Логвин думал, как хорошо он будет теперь жить на воле - не
будет оброк платить барыне Наталье Павловне Строгановой и в караван больше
не поедет. От каравана один разор: в прошлое лето посылали мужиков,
говорили, что только до устья Камы, а там отпустят, да обманули - пришлось
до самого Нижнего идти. В Нижнем выгрузили соль, поставили барку в затон,
приказчик дал мужикам по рублю и сказал:
- Теперь, ребята, отправляйтесь-ка домой. Остальное на месте
получите.
Добирались до дому без малого месяц. Логвин три пары лаптей стоптал
по дороге. Три месяца работал, а и трех копеек в семью не принес. Все
тридцать рублей, что, говорят, следовали Логвину, пошли на оброк барыне.
Еще и шапку на еду променял да на переправе отдал перевозчику огниво.
Мужики, конечно, радовались известию о воле, но на душе у них все же
было тревожно: каково-то господа с этой волей повернут? Ведь они с
мужиками что хотят творят. Вон мельник из Веселухи рассказывал, что
тамошний барин своему гостю заморскому, какому-то австрияку, подарил
ковер, а в придачу - мастерицу-золотошвейку Настасью Радостеву. Ежели,
мол, нравится тебе, друг заморский, эта пермячка, так бери с богом, у нас
такого добра - пруд пруди, мы их и не считаем! И то правда - много
пермяков, по Иньве-реке мужиков, сказывают, семнадцать тыщ, а баб, верно,
вдвое больше.
В Ёгве у земской избы собралась толпа. Логвин протолкался вперед.
Посреди толпы, одетый по-праздничному в хороший тулуп, в бараньей шапке на
голове, в белых пимах на ногах
