Кнорре Федор - Орехов
Федор Федорович Кнорре
Орехов
Еще в войну на пустыре за железнодорожными путями были выстроены для
рабочих эвакуированного завода эти одинаковые бараки странного розового
цвета. Война кончилась, но все вокруг еще полно было ее отголосков. Завод
уехал обратно в свой город, как бы раздвоившись, и оставил на месте такой
же завод, только поменьше. Старых рабочих большей частью переселили на
другие квартиры, так что теперь весь этот барачный квартал был населен до
того разными людьми, что и объяснить-то было трудно, какая судьба свела их
вместе в этих одинаковых унылых и длиннющих домиках, шелушащихся розовой
краской посреди бывшего пустыря с протоптанными по всем направлениям
пыльными тропинками, громадной лужей у водоразборной колонки летом и
молочными ледяными торосами зимой.
В субботу почтальон приходил утром и вместе с газетами оставил Софье
Львовне письмо для ее соседа - водителя автобуса Орехова.
Чтоб Монька не сложил из конверта кораблика или самолетика, она
спрятала письмо в карман фартука и до самого вечера посматривала на ворота,
не покажется ли Орехов, все время помнила, что нужно отдать письмо. Но тут
она обнаружила, что Монька пропал. Хотя это происходило по нескольку раз в
день, она каждый раз в отчаянии хваталась за голову и начинала метаться,
как курица перед автомобилем, теряя всякое соображение, уверенная, что
именно на этот раз Монька пропал окончательно, погиб страшной смертью, она
его потеряла, сыночка своего, красавчика своего сладкого, свою единственную
радость, ангелочка обожаемого! И, дергая себя за седеющие волосы,
постанывая от предчувствия неминучей беды, она выбегала, оглядывалась по
сторонам, во двор, уже начиная причитать над его растерзанным трупиком, над
его закатившимися звездочками-глазками!..
На подламывающихся, слабеющих ногах она, спотыкаясь, кидалась к
заброшенному колодцу, с воплем заглядывала в его зловещую темноту, уже
готовая и сама ринуться туда следом за своим бриллиантовым котиком, за
своим... Но колодец был неглубокий, к тому же забитый всякой дрянью, и даже
ее безумные глаза могли разглядеть, что ее сокровища там нет.
Сразу ей становилось чуточку легче, но она не сдавалась и, дергая себя
за волосы, чуть не падая при каждом шаге, бросалась к воротам с криком:
"Ой, он попал под грузовик!" Но тут кто-нибудь из соседок, наблюдавших за
знакомой сценой, выходил на крыльцо и кричал:
- Чего надрываешься! Софья!.. Вон твой на сарае сидит с мальчишками!
Не веря своему счастью, она оглядывалась, всплескивая руками: Монька
действительно сидел на низенькой крыше сарая, болтая ногами, в полной
безопасности.
- Монечка!.. - бессильным, опустошенным голосом вскрикивала Софья
Львовна, бросалась к Моне и, вцепившись ему в ногу, сдергивала с крыши,
рискуя грохнуть затылком об землю, хватала и трясла его за плечи так, что
от него только пыль летела, вопя окрепшим пронзительным голосом: - Монька,
чтоб тебе подохнуть! Это холера, а не мальчишка, пропадешь еще один раз, я
убью тебя, змееныш окаянный!
Монька, точно его лично это совершенно не касалось, с полным
равнодушием позволял матери себя трясти, мотаясь в ее руках, как тряпичная
кукла. Он знал, что через минуту она его отпустит и пойдет по своим делам,
страстно поцеловав на прощание и пообещав в следующий раз выколотить из
него всю душу.
Пока все это происходило у сарая, Орехов, чье письмо мялось в кармане
фартука у Софьи Львовны, прошел через двор и успел по волнистому полу
длинного коридора дойти до своей ко
