Кнорре Федор - Родная Кровь
Федор Федорович Кнорре
Родная кровь
В всякий раз после того, как "Добрыня", обогнув крутую излучину Волги,
выходил на прямую и далеко впереди на желтом обрыве показывалась редкая
сосновая роща, сквозь деревья которой розовели одинаковые домики Рабочего
поселка, - над трубой, клубясь, возникал крутой столбик белого пара и
гудок, тягучий и хриповатый, оторвавшись от парохода, летел над водой, к
далекому обрыву на берегу.
И неизменно через минуту после гудка на пригорок к березе выбегала
женщина, придерживая на голове пестрый шарф. Иногда ее опережала девочка
или они бежали на пригорок вместе, держась за руки. Бывало, что с ними
рядом оказывались двое мальчиков. Еще издали они начинали махать пароходу
платками, руками или шапками, а с верхней палубы старший механик Федотов,
приподняв над головой фуражку, сдержанно покачивал ею в воздухе и так же
сдержанно улыбался (хотя улыбки его никто не мог видеть) - до тех пор, пока
фигурки людей на пригорке не становились маленькими, как муравьи.
На пароходе все привыкли к этой неизменно повторявшейся в каждом рейсе
церемонии. Матросов забавляло и им нравилось, что женщина и ребята такие
аккуратные - ни единого раза не пропустили, ни в грозу, ни в ливень. И то,
что ребята все трое, как один, были рыжие, всем казалось еще лишней
приметой их спаянности и постоянства...
Так было в прошлом, и в позапрошлом году, и три года назад, когда еще
только-только закончили постройку поселка для работников судоверфи и
пароходства.
И только в этом году, с первого же весеннего рейса, все изменилось.
После гудка на пригорок стала выходить только рыженькая девочка. Мальчики
тоже иногда бывали с нею вместе - то один, то двое. Случалось, что и ни
одного не было, но девочка всегда была на месте с пестрой косынкой, которую
она высоко держала в поднятой руке, точно сигнал "счастливого плаванья"
кораблю.
Проводив ее глазами, матросы думали о том, каково ей теперь
возвращаться в пустой дом, где до конца навигации ей приходится самой вести
хозяйство с младшим братом.
Конечно, все знали, в чем дело, знали, что веселая жена Федотова,
проболев всего три месяца, умерла весной от болезни, которую не научились
еще как следует лечить, что ребята остались без матери, а Федотов за эти
месяцы постарел, потемнел и притих, и теперь в его тесной каютке всегда
закрыта деревянная решетка жалюзи, чтоб не выгорела на стене фотография, с
которой весело щурится от ветра и солнца женщина, придерживая край
взлетающего на ветру платья. А за спиной у нее смутно видна березка на
пригорке...
Только немногие в Управлении пароходства и на "Добрыне" знали, что
женщина, которая умерла, никогда не была официальной женой старшего
механика и что дети, все трое, были не его. Поэтому, когда в поселке
разнесся слух, что объявился настоящий отец и скоро заберет ребят к себе, -
этому не сразу поверили.
Однако он действительно появился месяца через полтора после похорон,
остановился в городской гостинице и на такси приехал в поселок.
Предупрежденный заранее, Федотов его ожидал.
В доме слышали шум подъехавшей машины, но никто не вышел навстречу.
Когда приехавший вошел, ему навстречу, тяжело опираясь о стол, медленно
поднялся пожилой человек. У него за спиной стояли в напряженном ожидании,
плечом к плечу, трое ребят: сероглазая девочка лет двенадцати, долговязый
рыжий подросток - старший - и средний мальчик с детским личиком, казавшийся
самым младшим из всех троих.
Все торопливо и натянуто поздоровались с приезжи
