Коковин Евгений - Детство В Соломбале
КОКОВИН ЕВГЕНИЙ СТЕПАНОВИЧ
Детство в Соломбале
Часть первая
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ПРОЩАЙ, ОТЕЦ!
Наша улица на окраине Соломбалы была тихая и пустынная. Летом посреди
дороги цвели одуванчики. У ворот домов грелись на солнышке собаки. Даже
ломовые телеги редко нарушали уличное спокойствие.
После обильных дождей вся улица с домами, заборами, деревьями и высоким
голубеющим небом отражалась в огромных лужах. Мы отправляли наши
самодельные корабли с бумажными парусами в дальнее плавание.
Во время весеннего наводнения ребята катались по улице на лодках и
плотиках.
Улица начиналась от набережной речки Соломбалки. Среди маленьких домиков с
деревянными крышами возвышался двухэтажный дом рыботорговца Орликова. В
нижнем этаже орликовского дома жила наша семья.
Мой отец служил матросом на небольшом судне "Святая Ольга".
Я хорошо помню тот июльский день, когда мы провожали отца в рейс. В порту
было жарко и душно. Горячее солнце накалило пыльную булыжную мостовую.
Лица у грузчиков были влажными от пота. На реке - полный штиль. В
разогретом воздухе стоял крепкий запах тюленьего жира и соленой трески.
Видели ли вы, как грузятся большие корабли, отправляющиеся в далекое
плавание?
После короткой сутолоки грузчиков у штабеля мешков на причале вдруг
раздается резкий крик: "Вир-ра!" Это означает: "Поднимай!"
И в ту же секунду на палубе, окутавшись в облако пара, начинает бойко
тараторить лебедка. Трос натягивается так туго, что становится страшно:
вдруг не выдержит и лопнет! На самом деле бояться совсем нечего. Для
стального троса несколько мешков с мукой - сущие пустяки. Приходилось мне
видеть, как на стальных тросах висел, словно игрушка, буксирный пароход.
Намертво затянутая стропом1 кипа мешков легко отрывается от дощатого
настила. Теперь лебедка уже не тараторит, а глухо ворчит, словно досадуя
на тяжесть груза. Перемазанные мукой грузчики, поддерживая мешки,
осторожно подводят кипу к борту.
- Давай еще! - кричит старший из грузчиков. - Вирай помалу!
- Трави!
Качнувшись над палубой, кипа мешков начинает медленно опускаться в трюм.
Иногда над палубой повисают огромные пузатые бочки, корзины, плетенные из
толстых прутьев, и даже живые коровы.
Со скучающим видом наблюдает за погрузкой штурман. Он одет в синий китель.
В пуговицах кителя горит солнце. Огромные парусиновые рукавицы совсем не
подходят к щеголеватому костюму штурмана и особенно к его красивой фуражке
с великолепным якорем. Известно, что такие фуражки могут носить все
капитаны, штурманы и механики торгового флота. Но почему-то многие моряки
не любят форменных фуражек и носят простые кепки.
Меня это очень удивляет. Чудаки! Любой из соломбальских мальчишек из-за
одной только фуражки готов стать моряком...
"Святая Ольга", нагруженная, опутанная оснасткой, привела меня в восторг.
Правда, она казалась совсем крохотной рядом с большим океанским пароходом,
который стоял тут же под погрузкой. Но если бы в ребячьей игре при делении
на две команды меня спросили: "Матки, матки, чей запрос? "Иртыша" или
"Ольгу"? - я ни минуты не колебался бы в выборе.
"Иртыш" - самый большой и самый роскошный океанский пароход. "Ольга" -
маленькое зверобойное судно. Ну и что ж! Конечно, "Ольгу". Во-первых, один
вид "Ольги", старого, но крепкого бота с высокими мачтами, туго свернутыми
парусами и таинственным переплетением снастей, сразу же начинал волновать
мальчишеское воображение. Во-вторых, мы знали, что на ботах и шхунах
плавают самые смелые, самые отчаянные и самые опытные
