Колупаев Виктор - Мама !
Виктор Колупаев
Мама!
Что знаем мы, двадцатилетние, о войне? Мы, ни разу не видавшие разрывов
бомб, не слышавшие свиста пуль, никогда не голодавшие, не знавшие, что
такое похоронная, безногий отец, в тридцать лет поседевшая мать.
Что знаем мы о войне?
...Близилась экзаменационная сессия. Около Университетской рощи нельзя
было пройти, не захлебнувшись запахом цветущей черемухи. Днем уже было
жарко. Вечером - прохладно. Проспект Ленина от Дворца Советов до Лагерного
сада заполняла шумная, смеющаяся толпа. Время вечерних и ночных гуляний.
Я учился в Усть-Манском политехническом институте на факультете
операторов машин времени. Мы гурьбой шли с лекции по теории
прогнозирования будущего на лабораторные занятия в десятый корпус.
- А вы знаете, - сказал Валерий Трубников, - эта лабораторная -
практически зачет по прогнозированию настоящего.
- Ну да! - ахнула идущая рядом со мной Вера и схватила меня за локоть.
- Это правда?
- Правда, правда, - Трубников утвердительно закивал в ответ.
- Откуда ты взял? Откуда ты знаешь? - загалдели вокруг.
- Знаю - и все. Сами увидите.
Нельзя сказать, что его заявление нас обрадовало. Все знали педантичную
скрупулезность старшего преподавателя Тронова, который вел лабораторные.
Его любимой фразой было:
- С временем шутить нельзя.
Он выжимал из нас все. Он заставлял нас думать так, что голова
раскалывалась на части. Его не устраивали витиеватые, эмоциональные
рассуждения и доказательства. Ему нужна была строгая логика. Только
логика.
После яркого солнца легкий полусумрак коридоров был даже приятен.
Кабины учебных машин времени располагались в правом крыле здания в
аудитории N_307. Все лабораторные я делал вместе с Верой. И в группе уже
перестали шутить на эту тему. Привыкли.
Старший преподаватель Тронов вошел в кабину и положил на стол конверт.
- Если кому-нибудь станет плохо, нажмите вот эту кнопку, - сказал он. -
Это случается.
- Почему? - спросила Вера.
- Война... Что вы знаете о войне? - Тронов пожал плечами.
- Знаем, и многое, - сказал я. - Брест, Ленинград, Майданек.
- Сталинград, - подхватила Вера. - Хиросима.
- Люди, в первую очередь люди, - тихо сказал Тронов и вышел из кабины.
- Значит, мы будем участвовать в войне? - сказала Вера. - Ой, как
здорово!
- "Участвовать", - передразнил я ее. - Смотреть со стороны. Кино.
- Ну да. Кино... Это не кино. Это действительно было.
Мы прочитали задание, набрали на пульте машины координаты пространства
и времени и включили ее.
Пронзительно завизжали тормозные колодки, и поезд остановился. Из
теплушек как горох посыпались люди. Над головами на бреющем полете
пронеслись один за другим три самолета. Горели два соседних вагона. Люди
скатывались с насыпи и бежали в степь. Женщины и дети.
Эффект присутствия был ошеломляюще полным.
Рядом со мной упала женщина. Она была в сером тяжелом платье, черном
платке и кирзовых сапогах. Девчушка лет пяти раза два дернула ее за руку,
говоря: "Мама, мама". Потом, поняв, что мама уже не поднимется, закричала
страшно, захлебываясь слезами и тряся маленькими кулачками:
- Ма-а-ма!
Рядом, оставляя за собой полоску крови, ползла женщина к краю воронки,
где еще что-то шевелилось, бесформенное, полузасыпанное землей, что было
ее ребенком, мальчиком или девочкой.
В открытом поле смерть настигала людей быстро и безжалостно. Горели уже
почти все вагоны. Обезумевшие люди бегали по полю, падали, зарываясь
ногтями в землю. Пахло горелым. Пахло цветами. Это смешение запахов было
настолько н
