Кондратьев Вячеслав Леонидович - Привет С Фронта
Вячеслав Леонидович Кондратьев
ПРИВЕТ С ФРОНТА
Рассказ
Моей жене посвящаю
..."Теперь мы живем в лесу, а перед нами цветущий луг. Я высовываю нос из
окопа и жадно вдыхаю его запахи. Даже странно, что такая красота - это поле
боя, что в пятистах метрах от нас немцы. Недалеко от наших позиций я вижу
большой красный цветок. Я не знаю, как он называется, но он очень красив, и
мне хочется сорвать его для... Вас. Я знаю, он завянет, засохнет, пока дойдет
до Москвы, а может, его выбросит из конверта военная цензура - скажет, вот
сантименты, но я вес равно сорву его. Правда, это не так просто. На этот луг
не то что выйти нельзя, нельзя даже высунуть голову из окопа - сразу несколько
пуль впиваются в бруствер. Но это днем, а ночью можно будет сползать. Только
найду я его ночью или нет, не знаю. Постараюсь..."
Сейчас я совершенно не помню внешность Юры Ведерникова, приславшего мне
это письмо. Плохо представляла я его и тогда, в мае сорок третьего, когда
совсем неожиданно получила от него первое послание, поразившее меня обращением
на "вы" и довольно связным изложением своих мыслей.
Конечно, излечившиеся раненые писали мне с фронта, но большей частью их
письма были малоинтересны дружески-шутливые, порой малограмотные и без всяких
намеков на высокие чувства, так как, видно, всерьез меня не принимали - уж
слишком я была еще девчонка. А тут - на "вы" с большой буквы, с неглупыми
рассуждениями, между строк которых читалось что-то для меня очень приятное...
Лежал Ведерников не в нашем отделении, а в пятом, находившемся на втором
этаже. Наверное, я не раз сталкивалась с ним, когда по каким-либо делам
спускалась туда, ну и, конечно, видела его на наших вечерах. Возможно, это был
тот мальчик с перевязанной головой, который всегда как-то задумчиво и
внимательно глядел на меня?
Но в то время я не обратила на него внимания - у меня бурно проходила
очередная влюбленность в одного очень тяжело раненного танкиста с обожженным,
изуродованным лицом, за которым я готова была ухаживать всю жизнь.
У меня вообще все не так, как у людей! Мои подружки влюблялись в красивых
легкораненых ребят, с которыми можно было и уединиться где-нибудь в коридоре,
и потанцевать на очередном вечере... Я же влюблялась только в самых тяжелых
безногих, безруких, черепников, с которыми не то что потанцевать, но и
поговорить-то порой было трудно, настолько они были удручены своими ранениями,
настолько им было не до меня...
Забегая вперед, скажу, что, когда моя очередная любовь начинала
выздоравливать, подниматься с постели, когда бледность сменялась румянцем
поправляющегося больного, мои чувства куда-то улетучивались, и какое-то время
я ходила опустошенная, скучная, безразличная, пока не прибывала новая партия
раненых и среди них я не находила опять какого-нибудь самого покалеченного,
самого тяжелого и мое сердце не наполнялось необыкновенной жалостью, которая
довольно скоро перерестала во влюбленность, и опять я думала, как я ему буду
нужна, как буду ухаживать за ним, и, конечно, всю жизнь...
Итак, несмотря на то, что я очень туманно помнила этого Юру Ведерникова,
я, конечно, засела за ответное письмо. А как же не ответить человеку,
находящемуся на фронте? Ведь мы, девчонки, нужны нашим мальчикам не только
тогда, когда они лежат беспомощные на госпитальной койке, но, наверно, и
тогда, когда они выздоровели и находятся на передовой. Я ответила, не скрыв
то, что я его почти не помню.
"Привет с фронта! Нина, здравствуйте!
Спасибо большое за
