Корабельников Олег - Надолго, Может, Навсегда
Олег Корабельников
Надолго, может, навсегда
Страшно мне: изменишь облик Ты.
А.Блок.
В четверг, в двадцать часов московского времени, Климова разлюбила
жена. В его родном городе была полночь, и в последнюю минуту четверга, не
дождавшись пятницы, он не выдержал и заплакал.
Спина его вздрагивала, он вытирал слезы рукавом и старался дышать
глубже, чтобы успокоить прерывистое дыхание. Жизнь ломалась на глазах,
деформировалась, растрескивалась, и то будущее, которое Климов придумал
для себя на ближайшие годы, уничтожалось и превращалось в ничто.
Дети спали, а они сидели на кухне, все еще муж и жена, прожившие не так
уж и мало вместе. Она пила чай большими звучными глотками и на слезы
Климова не реагировала. Тогда он спросил, почему она так сделала и считает
ли справедливым такое решение: ведь уже многое позади и начинать сначала
будет очень трудно. Она улыбнулась, и долила себе чаю, и зачерпнула
ложечкой сахар, и спокойно посоветовала ему хоть раз в жизни быть
мужчиной. Она все обдумала, все решила: разведутся они быстро, без
скандала и унизительной дележки, разменяют квартиру и будут жить сами по
себе. Она устала заботиться о нем, беспомощном и слабом, ей невмоготу
нести это бремя, когда и дом, и дети висят на ней одной, а он, так
называемый глава семьи, делать ничего не умеет, и если бы не она, то он
давно бы погиб.
Она говорила, а он слушал, все слова были знакомые, и смысл их ясен
давным-давно, и он внутренне соглашался с ней, как все эти годы, но легче
от этого не становилось - со всей беспощадностью он осознал, что это не
простая ссора, а конец всего прошлого, а значит, и будущего.
Когда она замолчала, Климов встал на колени и попытался уткнуться лицом
в юбку, она оттолкнула его, и он чуть не упал. Тогда он рванул ворот
рубашки и несильно ударился головой о пол. Она спокойно заметила, что
пуговицы придется пришивать самому и не стоит будить соседей громким
стуком... Он снова заплакал, но слез не было. Оставались боль и чувство
потери, которые горше любого горя.
Он спросил у нее, не полюбила ли она другого. Она ответила, что в этом
совершенно не нуждается. Он не поверил, тогда она сказала, что да, она
полюбила, полюбила себя, ей стало жаль свою напрасно увядшую жизнь, и она
твердо решила избавиться от груза, тянущего ее на дно.
Он спросил о детях, она сказала, что дети останутся с ней, ведь он не
сможет ни прокормить, ни воспитать их. Он знал, что все споры с ней
бесполезны, она намного сильнее его, и склонился перед этой силой с
обреченностью висельника, и поплелся в ванную, на ходу запахивая
рубашку...
После развода Климов перебрался в маленькую комнату так называемого
секционного типа, а проще говоря - в коммуналку, где, кроме его, было еще
пять комнат. Все дела по разводу и размену решала за него жена, и это была
ее последняя забота о нем. Он соглашался на все, он думал, что если
прежняя жизнь разрушена навсегда, то новая, как бы она ни начиналась,
никогда уже не приведет ни к чему хорошему. Хорошее Климов связывал с той
жизнью, когда он приходил в чистую и уютную квартиру, где ждали его голоса
детей и забота жены, столь естественные, что казались сродни воздуху, воде
и смене времен года.
Жена выделила ему необходимую мебель и посуду и в общем-то разделила
все по справедливости, ведь у нее оставалось двое детей, а Климов вдруг
стал холост, одинок и свободен.
Приходя с работы, он пробирался по тесному коридору, где всегда висело
чужое белье, а с кухни доносились голоса и запахи, и
