Корнеев Валерий - Плёнка
Валерий Корнеев
ПЛЕНКА
" Целуя кусок трофейного льда,
Я молча пошел к огню..."
- ...Я вам сейчас расскажу, как получилось целое.
Ну, доченька, налей винца, я скажу о целом!
Сидевшие за столом силились слушать, насколько это
вообще было возможно. Сватья жаловалась кому-то громко на
больные зубы и просила налить коньячку, сватьина внучка
просила торта, пес повизгивал под столом, требуя курицы,
старшая сватьина дочь внятно почавкивала. Муж мягко попросил
всех, как просят собравшихся перед фотоаппаратом:
- Внимание, пожалуйста!
- А, боже мой! - она чуть-чуть небрежно одернула
мужа. - Не говори ты "внимание"!.. - и продолжила,
обращаясь к гостям: - Я вижу, что вы уже поели, немного
выпили и у вас будет терпение выслушать меня.
- Дай конфету, папа! - громко потребовала сватьина
внучка.
- Я вам расскажу, как получилось это целое... - она
сделала паузу, и стало слышно, как сватья говорит кому-то:
"Ната сказала, что зуб сдастся, и я решила его сегодня
лечить коньячком..."
- ...Я вам расскажу - не столько для старшего - как
для младшего поколения.
Я хочу сказать, что мы давно не собирались в такой
теплой и такой близкой по духу компании...
(Иногда мне кажется, что это была легкая лесть,
адресованная гостям и никем не замеченная, но тем не менее
возымевшая на них действие: такие свежие, такие не
приевшиеся еще слова... Все одобряюще примолкли.)
...В такой родной компании. В послевоенные годы мы не
могли собираться...
(Мягкая доброжелательность на слове могли вдруг
сменилась какой-то металлической, напряженной мягкостью, но
вовсе не назидательной, как мне иногда прежде думалось.)
...Не до жиру - быть бы живу... Не до именин было... И
я говорю: наверное, спасибо... За то, мое страшное,
голодное, тифозное - в пять лет я перенесла тиф -
полусиротское мое детство, за те - ...только выслушайте
меня - тяжелые студенческие годы, очень сложные годы -
здесь сидят студенты - и пусть они учтут - какие были
студенческие годы когда-то.
(Внучка и внучатая племянница исподлобья, не мигая,
смотрели ей в глаза с выражением, которое означало
одновременно чудовищную скуку и вынужденное неотрывное
внимание. Сватья понимающе вздохнула: "Да... да...")
...Так вот, я говорю о студенческих наших годах -
когда мы жили в холодных общежитиях, - голос стал
напряженным и звенящим в среднем регистре, - я в
медицинском, он - в техническом, их было сто - сто
пятьдесят человек, в комнате, в которой зимой замерзала вода
в ведрах. Это мы так жили.
Мы бежали до общежития по три километра, а он -
десять, в снегу по пояс. Потом - столовая, в столовой -
один человек сидел, второй за ним стоял, ел хлеб с горчицей,
а за ним в очереди стоял еще и третий. Вот когда я научилась
есть быстро, было стыдно сидеть и жевать, когда тебя ждут
другие, такие же голодные, как ты.
И вот, после шести тяжелейших сданных экзаменов я
приехала в субботу домой - серая, черная, нервы на пределе,
- а в воскресенье - война.
И уже в понедельник мы были в строю. Мы по пятьсот
раненых носили в день, мы не спали по пять ночей, мы не ели,
мы отдавали кровь.
Я и сейчас помню двадцатилетнего... - вы меня извините
- у меня руки немножечко... дрожат... это от такой жизни -
- двадцатилетнего танкиста, обожженного, который нам всегда
говорил, когда бомбежка была: "Вот это - немецкий самолет,
а это - наш, не бойтесь, девочки..."
Этого танкиста я кормила через зонд - у него не было
лица - сплошная корка и только дырочка во рту... Мне на
курсах в Ленинград
