Короленко Владимир Галактионович - Последний Луч
Владимир Галактионович Короленко
Последний луч
I
Нюйский станок расположен на небольшой полянке, на берегу Лены.
Несколько убогих избушек задами прижимаются к отвесным скалам, как бы пятясь
от сердитой реки. Лена в этом месте узка, необыкновенно быстра и очень
угрюма. Подошвы гор противоположного берега стоят в воде, и здесь больше,
чем где-либо, Лена заслуживает свое название "Проклятой щели".
Действительно, это как будто гигантская трещина, по дну которой клубится
темная река, обставленная угрюмыми скалами, обрывами, ущельями. В ней
надолго останавливаются туманы, стоит холодная сырость и почти непрерывные
сумерки. Население этого станка даже среди остальных приленских жителей
поражает своею вялостью, худосочием и безнадежной апатией. Унылый гул
лиственниц на горных хребтах составляет вечный аккомпанемент к этому
печальному существованию...
Приехав на этот станок ночью, усталый и озябший, я проснулся утром,
по-видимому, довольно рано.
Было тихо. В окна глядел не то тусклый рассвет, не то поздний вечер, -
что-то заполненное бесформенной и сумеречной мглой. Ветер дул в "щели", как
в трубе, и гнал по ней ночные туманы. Взглянув из окна кверху, я мог видеть
клочки ясного неба. Значит, на всем свете зарождалось уже яркое солнечное
утро. А мимо станка все продолжала нестись, клубами, холодная мгла... Было
сумрачно, тихо, серо и печально.
В избушке, где я ночевал, на столе горела еще простая керосиновая
лампочка, примешивая к сумеркам комнаты свой убогий желтоватый свет. Комната
была довольно чистая, деревянные перегородки, отделявшие спальню, были
оклеены газетной бумагой. В переднем углу, около божницы, густо пестрели
картинки из иллюстраций, - главным образом портреты генералов. Один из них
был Муравьев-Амурский, большой и в регалиях, а рядом еще вчера я разглядел
два небольших, скромных портрета декабристов.
Лежа на своей постели, я мог видеть из-за перегородки стол с лампой у
противоположной стены. За столом сидел старик с довольно красивым, но
бледным лицом. Борода у него была серая, с ровной густой сединой, высокий
обнаженный лоб отливал желтизной воска, редкие на темени волосы - сзади были
длинны и слегка волнисты. В общем фигура напоминала духовного, даже,
пожалуй, одного из евангелистов, но цвет лица был неприятно бледный и
нездоровый, глаза мне казались тусклыми. На шее виднелись, как опухоль,
признаки зоба, - болезнь, очень распространенная на Лене, которую
приписывают ленской воде.
Рядом с ним сидел мальчик лет около восьми. Мне была видна только его
наклоненная голова, с тонкими, как лен, белокурыми волосами. Старик, щуря
сквозь очки свои подслеповатые глаза, водил указкой по странице лежавшей на
столе книги, а мальчик с напряженным вниманием читал по складам. Когда ему
не удавалось, старик поправлял его с ласковым терпением.
- Люди-он... ло... веди-есть, и краткое...
Мальчик остановился. Незнакомое слово, очевидно, не давалось... Старик
сощурился и помог:
- Соловей, - прочел он.
- Соловей, - добросовестно повторил ученик и, подняв недоумевающие
глаза на учителя, спросил: - Со-ло-вей... Что такое?
- Птица, - сказал старик.
- Птица... - И он продолжал чтение. - "Слово-иже, си, добро-ять-люди,
дел... Соловей си-дел... на че... на че-ре... на че-ре-му-хе..."
- Что такое? - опять вопросительно прозвучал, как будто деревянный,
безучастный голос ребенка.
- На черемухе. Черемуха, стало быть, дерево. Он и сидел.
- Сидел... Зачем сидел?.. Большая птица?
- Махонькая, поет хорошо.
