Коржавин Наум - Поэма Существования
Наум Коржавин
ПОЭМА СУЩЕСТВОВАНИЯ
Бабий Яр.
Это было...
Я помню...
Сентябрь...
Сорок первый.
Я там был и остался.
Я только забыл про это.
То есть что-то мне помнилось,
но я думал: подводят нервы.
А теперь оказалось: все правда.
Я сжит со света.
Вдруг я стал задыхаться
и вспомнил внезапно с дрожью:
Тяжесть тел...
Я в крови...
Я лежу...
И мне встать едва ли...
Это частная тема.
Но общего много в ней тоже. -
Что касается всех,
хоть не всех в этот день убивали.
Всё касается всех!
Ведь душа не живёт раздельно
С этим вздыбленным миром,
где люди - в раздоре с Богом
Да, я жил среди вас.
Вам об этом забыть - смертельно.
Как и я не имею права
забыть о многом.
Да, о многом, что было и жгло:
о слепящей цели,
О забвении горя людского,
причин и следствий...
Только что с меня взять? -
мне пятнадцать,
и я расстрелян.
Здесь -
еще и не зная
названия этого места.
Пусть тут город, где жил я,
где верил, как в Бога, в разум,
Знать хотел всё, что было,
угадывал всё, что будет, -
Я на этой окраине не был.
Совсем.
Ни разу.
И не ведал о том,
как тут в домиках жили люди.
Я сегодня узнал это,
я их в толпе увидел,
В их глазах безучастье молчало,
как смерть, пугая...
Где мне знать, что когда-то
здесь кто-то их так же обидел, -
Примирил их с неправдой
и с мыслью, что жизнь - такая.
Я шепчу: "обыватели"!
с ненавистью
и с болью.
Все мы часто так делаем
гордо и беззаботно.
Ах, я умер намного раньше,
чем стал собою,
Чем я что-то увидел,
что понял я в жизни что-то
Мне пятнадцать всего,
у меня еще мысли чужие.
Всё, чем стану богат, еще скрыто,
а я - у края.
Светом жизни моей,
смыслом жизни ты стала,
Россия.
Но пока я и слово "Россия"
нетвердо знаю.
Я таким и погибну.
Намного беднее и меньше,
Чем я стану потом...
Стыдно помнятся мысли эти...
Здесь впервые я видел
беспомощность взрослых женщин,
Понял, как беззащитны на свете
они и дети.
...До сих пор лишь дорогой я жил, -
верил только в сроки.
Что обычные чувства? -
Дорога - моя стихия.
А теперь я прошел до конца
по другой дороге.
По недальней другой, -
той, что выбрали мне другие.
Я в газетах читал о них раньше,
как все читали.
Верил:
в рабстве живут они.
Мучась, не видя света.
Я мечтал им помочь,
и они обо мне мечтали, -
Что когда-нибудь так я пройду
по дороге этой.
Я сегодня их видел.
Смотрели светло и честно.
Видно, Верой была им
мечта, что я скоро сгину.
И я шел через город,
где только что кончилось детство, -
Он глаза отводил.
Притворялся, что он - чужбина.
Шел я в сборной толпе.
В ней различные люди были.
Я не всех тут любил,
хоть одно составлял со всеми.
Я не мог бы так жить.
И я рад, что меня убили.
Что ушел я в себя:
непосильно мне это бремя.
Нет, не гибель страшна!
Все мы знали, что можем погибнуть, -
В наступающих битвах,
которых предвиделось много.
Но не так,
а со смыслом,
с друзьями, и даже - с гимном!..
Нет, не гибель страшна,
а такая страшна дорога.
Нет, не гибель страшна,
а дорога сквозь эти взгляды,
Сквозь припрятанный страх, любопытство
или злорадство...
- Так и надо вам, сволочи!
Так вам, собаки, надо!.. -
Злобно баба кричала в толпе,
не могла накричаться.
Изнывала она от тоски,
заходясь гнусаво.
Словно тысячу лет
эта боль разрывала душу,
Всё таилась в душе...
А теперь получила право
На своё торжество,
на свободу, - рвалась наружу.
Торопилась излиться.
На всех.
На меня хотя бы.
Чтоб воспрянуть,
взлететь,
чтоб за всё получить с кого-то...
И она ликовала,
она н
