Коржавин Наум - В Соблазнах Кровавой Эпохи (Часть 2)
Наум Коржавин
В соблазнах кровавой эпохи
Часть вторая
ТУМАНЫ ЮНОСТИ
КРАТКОЕ ВСТУПЛЕНИЕ ВО ВТОРУЮ ЧАСТЬ
Между тем днем, когда я кончил первую часть своих мемуаров, и сего-дняшним
прошло всего несколько месяцев. Но как резко изменился облик жизни. И я
приступаю к второй части своих мемуаров не в той обстановке, даже не в той
стране, в какой кончил первую. Разумеется, я имею в виду не Соединенные Штаты,
где я это пишу, а ту страну, где я родился и прожил большую часть жизни, о
судьбе которой я, собственно, и пишу эти мемуары.
Временами становится неясным, кому и зачем я это пишу. Может быть, это
только инерция и написанное в лучшем случае будет интересно только будущим
историкам нравов. Может быть, но не хотелось бы работать на одних историков.
Начнут сличать мои показания с чьими-то другими, в том числе и глупыми или
лживыми, и выводить среднее. Нечто подобное я уже встречал на свободном
Западе. Но, может, и это - слишком оптимистическая гипотеза и вообще не будет
ни историков, ни истории. Человечество (не только весь бывший СССР) опять, как
в доисторические времена, погрузится в беспамятство, оруэлловское или иное,
открестится от памяти. Все может быть...
Но способствовать беспамятству не хочется. И дело не в том, что опыт наших
ослеплений и прозрений, опыт освобождения подневольной мысли интересен не
только для нас - я твердо уверен, что он пригодится и России. Даже после новых
катаклизмов и унижений, если их не удастся избежать.
КАНИКУЛЫ СОРОК ПЕРВОГО ГОДА
Я прервал рассказ на прибытии нашего эшелона с эвакуированными на станцию
Азов. Произошло это числа шестого июля 1941 года, в разгар школьных каникул,
начало которых, как помнит читатель, совпало с началом войны. Вопреки всему,
что я видел, знал и понимал, я не сразу избавился от подспудного ощущения, что
это каникулы и что каким-то образом к осени мы все вернемся в свою школу.
Правда, каникулы эти постепенно превращались в практику по географии СССР, по
только что пройденной программе восьмого класса. Географические карты
областей, которые нас заставляли перерисовывать из учебника, как бы оживали,
избавляясь от условностей масштаба.
Позади остались Ростов и Батайск. По моему тогдашнему восприятию и Ростов,
и Батайск, и Азов были где-то далеко на востоке, за краем света (центром
которого был, конечно, Киев). Здесь уже и дорога была не Юго-Западной, к чему
я привык, а Юго-Восточной. Короче, это уже не было юго-западом, с которым я
привык себя отождествлять и который почему-то считал более культурным,
сердечным, красочным. Это слегка угнетало. Но было интересно. Я впервые
оказался в России, на языке которой всегда говорил и писал и к чьей культуре
себя относил. И она понемногу начинала открываться мне. Но этого я еще не
сознавал.
Впрочем, я читал книги - в том числе "Тихий Дон" М. А. Шолохова и "Петр I"
А. Н. Толстого. Поэтому слова "Ростов" и "Азов" волновали мое воображение.
Первый - памятью гражданской войны, второй - тем, что когда-то его брали
петровские полки во главе с Лефортом. И еще тем, что там - море.
На перроне нас приветствовал председатель Александровского райисполкома
Ростовской области, который приехал нас встречать во главе большого обоза
колхозных телег. Фамилии его я не помню, помню, что она была украинской.
Украинским же на мой слух был и язык, на котором говорили местные жители,
которые, впрочем, как вообще на Кубани (административно эта местность
относится к Ростовской области, но по складу, хоть она и не казачья
