Костин Андрей - Звездный Час
Андрей Костин
Звездный час
С трудом отыскав в темноте замочную скважину, Ферапонт Лейкин открыл
дверь и шагнул в пахнущий старой мебелью и пылью дом. Это ему очень не
нравилось, особенно летом: к запахам неустроенного жилья примешивался
аромат полуденного зноя и хвои. То ли дело зимой, когда в этом плохо
отапливаемом доме полновластно хозяйничает бодрящий дух свежести...
Зажигать свет он не стал: к сорока восьми годам холостяцкой жизни,
когда ничья женская рука не могла нарушить установившийся порядок вещей, он
мог ориентироваться в доме с закрытыми глазами.
Ферапонт пересек прихожую, которую в этом типовом домике назвать
сенями было как-то неудобно, коридорчик, разделявший кухню и комнату,
нащупал ручку холодильника, открыл.
Купить молока он сегодня не успел - заканчивал квартальный отчет,
засиделся допоздна и когда вышел с работы, сельпо было уже закрыто.
Так что пришлась довольствоваться в этот вечер крутыми яйцами, вареной
колбасой и черствым хлебом. Ферапонт поставил чайник и, пока тот закипал,
включил телевизор. Купил он его недавно: при безалаберном образе жизни и
сравнительно небольшой зарплате денег никогда не хватало.
На экране высокие смуглоногие девицы что-то лихо отплясывали. Это
Ферапонту очень понравилось - он был закоренелым холостяком не потому, что
женоненавистничал, а просто единственный в поселке носил очки, был плешив к
двадцати пяти годам, имел брюшко, нос картошкой, не умел ни петь, ни
танцевать, ни рассказывать анекдоты, и ко всему прочему ему еще просто не
везло. Даже в прежние годы, когда он ездил в отпуск отдыхать на юг, все
курортные романы обходили его стороной. Один только раз он стал невольным
участником подобного приключения, да и то потому, что его сосед по комнате
в доме отдыха, женатый красивый ведущий инженер какого-то московского НИИ,
уезжая, оставил предмету мимолетной страсти вместо своего адреса -
Ферапонтов.
И Лейкин в течение года получал письма из Кривого Рога от некоей
Катюши, был в курсе всех перипетий ее отношений с мужем, ходил на почту
гордой поступью, снисходительно относился к подшучиванию приятелей и даже
стал пользоваться определенным интересом со стороны женского населения
родного поселка Шмырева. Но потом пришло лето, видимо, Катюша снова
съездила на юг, и поток писем оборвался, из чего все в поселке заключили,
что "она его раскусила", и жизнь вошла в свою накатанную колею.
Скоро и Ферапонт перестал уезжать в отпуск из Шмырева, целыми днями
возился в парнике - выращивал тюльпаны и дарил их всем женщинам поселка без
исключения. Лейкина благодарили, целовали в гладко выбритые щеки, но
всерьез по-прежнему не воспринимали. А бригадир лесорубов Егор Башмакин,
ревновавший свою жену, пожалуй, даже к телеграфным столбам, отпускал ее в
город только в обществе Ферапонта.
...Вода закипела, и, пока Лейкин заваривал чай, чистил холодвые крутые
яйца, сваренные еще утром, резал колбасу, музыкальная программа кончилась.
Следующим шел научно-популярный фильм, и выступавший в нем с речью
ученый чем-то напомнил Ферапонту директора совхоза.
Настроение у Лейкина сразу испортилось. Иван Федорович, недавний
выпускник Тимирязевской сельскохозяйственной академии, директорствовал у
них всего два года, но был человеком знающим, деловым, хотя и не в меру
вспыльчивым. Заметив во вторник какой-то непорядок в бумагах Лейкина, он
устроил ему разнос, пригрозив в случае чего отдать под суд. Он, словно
глыба, нависал над Ферапонтом и громко, так, что даже слышно было
