Кочергин Илья - Волки
ИЛЬЯ КОЧЕРГИН
ВОЛКИ
Рассказ
Одиночество зимних охот; постоянный внутренний диалог с самим собой на
переходах, на слепящем однообразии лыжни; ежедневный физический труд и дикое
мясо на ужин. Засыпанная белым тайга, она смотрит на тебя, с интересом
наблюдая за твоими действиями, безразличная к тому, барахтаешься ли ты в снегу
или отдыхаешь у костра. Она выдает свое ожидание лишь треском сломанного сучка
или далеким звуком сошедшей лавины. Кровь иногда стучит в ушах так, что не
слышно своих выстрелов, иногда густеет от жажды и мороза; оставляет кислый
привкус во рту в конце тяжелого дня. Неподвижные склоны гор, низкое, мягкое в
непогоду или синее, твердое от холода небо.
Одуряющие сны, в которых ласковые женщины приходят к тебе. Они чувствуют
все твои мысли, а ты даже не знаешь их имен. Они уходят в тот момент, когда по
ту сторону костра появляется из спальника Колькина лохматая голова и будит
тебя хриплым голосом. Они уходят навсегда, но места старых ночевок хранят их
легкие следы. За тобой снова остаются подернутые дрожащей золой костровища и
ощущение, что кого-то потерял. А потом ты опять монотонно двигаешь лыжами и
кидаешь под язык пресные, сухие комочки снега.
На перекатах река не замерзла. Вода, собранная в упругие струи, скользит,
движется, живет на разноцветных камнях. От нее поднимается пар и оседает на
ветках тальника, на гроздьях рябины. Жесткое солнце веселит холодную воду,
отражается от каждой складки потока, играет зайчиками в нагромождениях льда.
Солнце делит уходящую вверх долину на яркий, режущий глаза свет и глубокую
тень. Ветра нет, все, кроме воды, неподвижно. Пушистые, заиндевевшие кусты
вздрагивают, рассыпаются ледяной пылью, когда Колька обрубает их ножом,
расчищая нам путь. Мы пробираемся вдоль реки, обходя незамерзшие участки по
берегу.
Тянем ниточку лыжни к Ойюку. Курим на солнышке, смотрим в бинокль на голые
южные склоны и на заросшие лесом "сивера". У Юрчика на носу и на щеках белые
пятна, он трет их варежками.
Моя Белка успела искупаться и теперь бежит, позванивая маленькими
сосульками, иногда падает на лыжню и яростно выкусывает ледышки, намерзшие
между пальцами. Декабрь давит на уши своей тишиной - слышен только легкий звон
льда на собаке, шуршание лыж по сухому снегу и иногда мурлыканье воды подо
льдом.
Прокладывать лыжню - тяжелый труд. В голове вертится простая песенка,
мелодия которой задается ритмом шагов. Все остальные мысли выдавливаются
работой, тишиной и морозом. Наверное, у Белки песенка совсем иная, чем у меня,
гораздо более веселая - собака перебирает лапками чаще, чем мы своими тяжелыми
лыжами. Следочки у нее маленькие, немного беспорядочные, что ли, - молодая еще
сучонка.
Мы часто пересекаем волчью тропу. Отпечатки - один в один, не поймешь,
сколько животных здесь прошло. Следы вытянуты в ровную линию. Сухой, четкий,
напряженный ритм, мелодия силы и дальних переходов, яростных схваток и
страстных охот.
Осенью вверх по реке прошло десятка полтора волков. Одна стая сейчас
кормится около Ойюка, поднимаясь иногда до Карагыра. Другая подалась выше, к
Таштуколю. Ранний глубокий снег выдавил маралов из леса на продуваемые южные
склоны, где легче добывать траву. Волки сгоняют маралух, а иногда даже и быков
вниз - на лед или в воду - и легко их режут.
На обратном пути мы заберем две пары хороших рогов - остатки волчьих
трапез, Колька повесил их на деревья так, чтобы было видно с лыжни. В
километре от ойюкской избушки лежит расклеванный вборонами, напол
