Кржижановский Сигизмунд Доминикович - Прикованный Прометеем
Сигизмунд Доминикович Кржижановский
Прикованный Прометеем
Факт, сообщаемый ниже, не включен в книги по истории: черепичная
кровля и каменные стены маленького домика, в котором он произошел,
позаботились защитить факт от стилоса, не то бы стилос передал эту историю
гусиному перу, гусиное перо пересказало бы стальному перу, стальное перо -
свинцовым буквам типографщика. Притом факту повезло: он возник и изник
темною февральскою ночью, когда все, кроме ветра да песчинок, шевелящихся
внутри стеклянных часов, крепко спали, в их числе и историк.
Итак, за стенами дома, врытого в почву Афин, в полустадии от восточных
ворот, на исходе зимы третьего года LХХIХ Олимпиады шестидесятилетний
старик Эсхил, сидя у стола, дописывал "Прометея, принесшего огонь".
Оставалось стихов сорок - пятьдесят, антистрофа и заключительная песнь
хора. Поэт упрямо боролся со снами: маленькие сны и снишки, уцепившись, что
было мочи, за ресницы поэта, тянули ему веки книзу - поэт же пробовал
поднять их кверху. Близились весенние Дионисии. Надо было кончить трагедию
возможно скорее.
Придвинув новую вощенку поближе к желтому языку огня, качающемуся в
медной светильне, он взял было в руку стилос. Но проказливые сны,
уцепившись за пальцы, разжали их: с легким звоном стилос упал на пол.
Свесив руку, запрокинув голову, с полуоткрытым ртом - старец уснул.
Бодрствовал только огонь. Огню было скучно: покачался на тонкой
сине-желтой ножке вправо-влево, потянулся изогнутым жалом вверх, подмигнул
неповоротливой тьме и затем, наклонившись над вощеной табличкою, стал от
нечего делать всматриваться в царапины. Судя по длине строк, по размещению
букв, это была какая-то писанная пятистопным ямбом трагедия. Сначала было
неинтересно. Огонь шатнулся было желтым телом назад. Но тут же рядом белели
и другие тронутые стилосом вощенки. Буква за буквой, строка к строке - и
вдруг огонь, нервно дернувшись из устьица светильни, с расширенными желтыми
глазами, наклонился над одной из табличек так низко, что легкий восковой
налет ее начал таять: там, среди путаницы слов, Огонь ясно различил свое
имя. Трудно было связать разбросанные строки. Но старик не просыпался;
черная ночь, овитая в ветры, длилась и длилась, и понемногу, знак за
знаком, слово за словом, глаза Огня ссучили строки в единую нить. Таблицы
рассказывали о боге Прометее, похитившем с неба огонь ("То-то меня всегда
тянет ввысь",- подумал читатель). "Огонь ранее жил лишь среди бессмертных,-
читал он.- Теперь стал достоянием людей". ?? Прометею грозит кара; в
длинном монологе Зевса исчислялись пытки, грозящие похитителю: изгнание,
распятие на выступе скалы, скармливание Зевесову орлу, слетающему с Олимпа,
печени несчастного. За строками чуялось: стилос - против клюва; Эсхил -
против Зевеса; сострадание - против страдания. Каждая буква человека
говорила карающему: "Нет".
Но Огонь весь трепетал от негодования:
- Так вот кто сорвал с меня синюю звездную одежду и облачил в эти
грязно-желтые лохмотья. О Прометей! О нечестивый вор, будь проклят! Ты
говоришь, Зевес, он пострадает; но если ты умел создать мир, почему ты не
умеешь создать кару нечестивцу? Ранящий выступ скалы, клюв коршуна - мало.
Взгляни на меня, о Зевес: за что мне, ни в чем перед тобою не повинному,
посланы муки, перед которыми все твои кары - ничто? Подумай: мне -
седмиустному Пламени, ясноокому ?????23, небожителю, блистающему средь
небожителей,- быть брошену сюда, на черную землю, к людям, бороться с
мраком их пещер, униженно
