Кржижановский Сигизмунд Доминикович - Швы
Сигизмунд Доминикович Кржижановский
Швы
I. Человек человеку - призрак
Всем дано забыть. Одному не дано - забытому. Это во мне давно: от
виска к виску. Знаю: выключен из всех глаз; из всех памятей; скоро даже
стекла и лужи перестанут отражать меня: я не нужен и им. Меня нет -
настолько, что никто даже не сказал и не скажет обо мне: нет. И вот оттого
мне и не дано: забыть. Часто слышу, шагая вдоль витрин и тумб, как смешные
вспученные чертики мне вслед - тонким и нудным писком: уйди-уйди. Но и уйти
не дано, потому что как уйти тому, кого нет. Я не надевал на себя
шапки-невидимки, на мне обыкновеннейший старый, с обвисшими полями фетр: и
все же, даже глядя на меня, меня не видят, даже натолкнувшись плечом о
плечо, только бормочут что-то, не подымая глаз. Я лишь смутно помню, что
это такое - рукопожатие, ладонь, притиснувшаяся к ладони. И только
редко-редко, когда шаги заведут меня на окраинное кладбище, к могильным
камням, среди которых так удобно и покойно размышлять, я вижу слова,
зовущие меня: "Прохожий" и "Остановись". И я останавливаюсь, иной раз даже
присаживаюсь у креста и решетки и беседую с теми, которые не отвечают. В
сущности, мы одинаковые - и они и я. Смотрю, как над ними растет крапива и
спутывает пыльные стебли трава,- и думаю: мы.
Сегодня чуть ветрено. В швы моего обтерханного пальто втискивается
холод. Близко к закату. Опять - сквозь зябкую черную и длинную ночь. В
сущности, я ношу на себе свою проблему: швы, разползшиеся краями,
вырубцевавшиеся, с прогнившей ниткой внутри - швы. Да, все оттого, что я
меж "здесь" и "там", в каком-то меж ;- в шве. И может быть, старое
пальтецо, стягивающее мне плечи, если уже не умеет греть, то умеет
напоминать: швы.
И писать-то не могу иначе, как кусок за куском, в отрыве - по шву. И у
мысли - будто короткое дыхание: вдох - выдох, выдох - вдох. Трудно
додумывать. Вот и сегодня: сел на привычную скамью привычного бульвара,
смотрю: идут - мелко и вразвалку, справа налево и слева направо, враздробь,
по двое и группами. Сначала мысль: кто они мне и им я? Потом просто так
смотрю: мелко и вразвалку, слева направо и справа налево: идут. И опять:
человек человеку волк. Нет, неправда: сентиментально, жизнерадостно. Нет:
человек человеку - призрак. Только. Так точнее. Вгрызться зубами в горло -
значит поверить, хотя бы - это-то и важно - в чужую кровь. Но в том-то и
дело: человек в человека давно перестал верить; еще до того, как усомнился
в боге. Мы боимся чужого бытия, как боимся привидений, и только
редко-редко, когда люди померещатся друг другу, о них говорят: любят. И
недаром любящие ищут ночного часа, чтобы лучше привидеться друг другу:
часа, когда приходят призраки. Забавно, что самая оптимистическая
философия, измышленная Лейбницем, только и умела увидеть мир несочетанных
монад, то есть онтологических одиночеств, из которых "ни единое не имеет
окон". И если попробовать быть оптимистичнее оптимиста и признать у душ
окна, способность раскрытия их вовне, то уж конечно и окна эти, и
способность наглухо заколочены и забиты, как в нежилых домах. И о монадах -
людях ходит дурная слава: в них водятся призраки. Самый страшный из них -
человек.
Да, блаженны волки, ибо они уверовали - хотя бы в кровь. Все против
всех - это то, до чего нам надо долго и трудно идти, и только когда... ну
вот мысли и спутались и карандаш стал: будто увяз... в шве.
II. Бутерброды с метафизикой
Ночь была холодней, чем можно было ждать. Август в начале, а уж
заморозки и ине
