Крупин Владимир - Ловцы Человеков
Владимир КРУПИН
ЛОВЦЫ ЧЕЛОВЕКОВ
Рассказ
.....Станислав Юрьевич Куняев, главный редактор журнала "Наш современник",
сотрудник журнала Вячеслав Морозов и я, грешный, летели в низовья Печоры
ловить рыбу. В низовьях, значит, поближе к Ледовитому океану, подальше от
Москвы. Летели долго, почти два часа. Если учесть, что до этого мы больше
суток ехали на поезде, то надо себе представить, в какую даль мы забрались. Да
ещё, добавлю, назавтра, с утра, надо было лететь на вертолете на рыбную
"хариусную" реку. Нас сопровождала Галина Васильевна, писательница, тоже
редактор журнала писателей Севера.
Багажный отсек самолета был забит сумками и коробками. Коробки, некоторые
очень тяжелые, содержали в себе продовольствие нашей экспедиции. Оставлю в
секрете имена благодетелей, организовавших для нас такое счастье жизни, скажу
только, что летел я с радостью и ожиданием: никогда не был в этих местах. Да
даже и вырваться из Москвы, еще теплой, душной, суетливой, и прилететь в белый
холод и одиночество - это ли не подарок судьбы.
- Ты сможешь переночевать у костра в тундре? - спрашивал Стас. - Без
палатки. - Стас, в отличие от меня, рыбак всю жизнь страстный.
- А зачем?
- Я попрошу забросить поглуше, подальше. У меня спальник есть, тебе мешок
найдут. Сможешь у костра ночевать?
- Я же вятский, Стас. Прижмет, и ночую. Но если есть какая избушка, зачем
мешок? А вообще, и рыба-то зачем? Вон нам сколько еды загрузили, самолет еле
взлетел. Поживем в тундре, поедим и обратно.
- Да, - говорил Стас, - по бороде ты - Лев Толстой, а по уму мужик
простой. Да, столько коробок. Так я еще не рыбачил, с такими наворотами.
- Спасибо тебе, что я по уму мужик, а не Лев Толстой. Был бы по его уму,
гневно бы писал: "Это насильственное вырывание живого существа из естественной
среды обитания, это так называемое рыболовство есть ничто иное, как варварство
так называемых интеллигентов, использование ими физического и технического
превосходства...
- ... над хладнокровными, - закончил за меня и за Толстого Стас. - Рыба не
умирает, а засыпает, рыба, пусть не вся - постная пища. Охотиться, да, другое
дело. У него кровь охолодала, значит, и другим нельзя.
- Как писали в тогдашних пародиях: "Молоко лакал босой, обожравшись
колбасой" - вспомнил я.
Бортпроводница, женщина в годах, проносила по проходу конфетки двух
сортов: карамель и леденцы. Мы подсластились.
- Стас, - сказал я, так как я всю жизнь преподаю, то не могу оставить
мысль незаконченной. О Толстом. Вот опять его авторитет взвинчивают, неспроста
же. Это же снова поощрение антиправославной струи. Визжат: церковь отлучила.
Кто его отлучал, кроме него самого? Сам отошел от церкви, отбежал с криком
проклятий: не надо мне причастия, не надо отпевать, не ставьте мне креста! Это
же всё его завещания и слова. Для любого в церкви, для любого оставлено
покаяние. Священник к нему приехал из Оптиной, мог бы причастить,
пособоровать, не пустили, да и сам не захотел. Бог его простит. Разбойник
первым вошел со Христом в рай, разбойник. А Толстой хуже разбойника,
продолжает убивать. Я в Туле недавно был, там аж кафедра педагогического
мастерства Толстого. "Евангелие" его печатают, ужас! У нас Личутин додумался,
называет Толстого пятым евангелистом.
- Может, он себя шестым считает? - засмеялся Стас. - Я с ним на Мегре
рыбачил, на Мезени, вроде тебя, ничего не понимает в рыбалке.
- Гадость какая, - сказал я про карамель, - изжогу схвачу, и выплюнуть
некуда. А, бывало, летишь на "боинге"...
