Библиотека в кармане -русские авторы

         

Куприн Александр - Первенец


А.И. Куприн
Первенец
Можно предполагать, что под именем Ивана Лиодоровича Венкова в рассказе
фигурирует русский поэт-демократ Лиодор Иванович Пальмин (1841-1891), автор
известной революционной песни "Не плачьте над трупами павших борцов". Именно
Пальмин помог юному Куприну напечатать первое его произведение - "Последний
дебют".
Это случилось в Москве. Мне только что минуло семнадцать лет - возраст, в
котором жизнь литератора представляется торжественным путем к славе, усыпанным
розами и лаврами. Вступить на этот путь казалось мне верхом счастья,
доступного смертному.
Я теперь не помню ясно содержания моего первого рассказа. Если не
ошибаюсь, в нем говорилось о том, что было прекрасное майское утро, что
молодой и красивый человек, по имени Вольдемар, влюбился в это утро в девицу
Людмилу, исполненную необыкновенных достоинств, и что девица Людмила изменила
самым коварным образом Вольдемару ради кавалерийского офицера. Рассказ
назывался "Ранние слезы".
Переписав "Ранние слезы" по крайней мере раз восемь, я отнес их поэту
Венкову, который часто бывал у нас в доме и благоволил ко мне. Поэт Венков
писал одновременно почти во всех русских газетах и журналах и обладал
изумительной способностью повсюду втискивать гражданскую идею. Если он
описывал грозу, то непременно в конце стихотворения выражал надежду, что и над
дорогой родиной когда-нибудь "разойдутся нависшие тучи". Вид водопада
напоминает ему плененную мысль, разбившую насильственные оковы.
Я и теперь совершенно точно припоминаю его характерную физиономию:
яйцевидное лицо, все изрытое оспой и постоянно склоненное набок, жиденькая,
беспорядочная, трясущаяся бороденка песочного цвета, длинный нос,
подслеповатые глаза и высокий конический лоб, по обе стороны которого падали
на плечи прямые редкие волосы. Он никогда не присаживался и постоянно ходил по
комнате из угла в угол, причем так широко и смешно расставлял свои кривые
ноги, как будто бы находился на палубе корабля во время бури. Если же это
бывало дома, то, сделав три-четыре конца от одного угла до другого, он каждый
раз подходил к небольшому шкафчику, отворял его, доставал оттуда графинчик с
настойкой и две рюмки (одну для себя, другую для собеседника), пил со
страшными гримасами на лице и, спрятав настойку обратно в шкаф, продолжал
ходить своей морской походкой по комнате.
Иван Лиодорович принял мой рассказ очень снисходительно и обещал
куда-нибудь пристроить, хотя наверно не ручался за успех. Но и этого туманного
обещания было для меня гораздо более чем достаточно.
Однако прошел месяц, и другой, и третий, рассказ давно уже находился в
редакции "Московского иллюстрированного листка", а между тем судьба его была
покрыта мраком неизвестности. Вероятно, за это время я порядком-таки надоел
бедному Ивану Лиодоровичу. Каждую среду и субботу - нас по этим дням отпускали
из училища домой - я неизменно являлся к нему. В моих глазах он всегда читал
один и тот же жадный вопрос и ничем не мог меня успокоить, кроме
неопределенных увещаний, что "надо подождать, потерпеть... нельзя же сразу...
Редакция прямо завалена рассказами". Ужасные слова: редакция завалена
рассказами! Но ведь то другие, посторонние, неинтересные рассказы, а не мои
"Ранние слезы"...
Счастье пришло, как и всегда оно приходит, в то время, когда я всего менее
ожидал. Однажды в воскресенье я был оставлен без отпуска за единицу,
полученную мною по предмету военной фортификации (наука, одно название которой
и теперь еще заставляет





Содержание раздела