Библиотека в кармане -русские авторы

         

Куприн Александр - В Медвежьем Углу


А.Куприн
В медвежьем углу
Когда он рассказывал мне эту историю, - а рассказывал он ее не раз, -
я не узнавал моего электрического капитана (капитаном его называли не без
основания за то, что он был отставным капитаном, уволенным из полка для
пользы службы, а электрическим - потому, что он занимал какую-то мелкую
должность в конторе общества электрического освещения). Его глаза,
обыкновенно мутные и уклончивые, делались ясными и твердыми. Его всегда
сиплый голос старинного алкоголика звучал вдруг такими нежными, глубокими
тонами, каких я никогда не ожидал от него услышать, и весь он на эти
несколько минут как будто бы проникался внутренним сиянием, делающим
человека, даже совсем низко павшего, прекрасным.
- Это случилось так. Гри батальона нашего полка стояли в самом
омерзительном из грязных губернских городов юго-западного края, а один из
батальонов поочередно посылали на осень, зиму и весну на пограничную черту,
за шестьдесят верст от штаба полка. Батальон, вы сами понимаете... это -
четыреста человек солдат и пятнадцать офицеров, включая сюда батальонного
командира и трех подпрапорщиков. Конечно, за долгую зиму мы все уже успели
друг с другом перессориться. Это явление наблюдается и в тюрьмах, и в
долгих пароходных рейсах, и в больших семьях, и вообще всюду, где люди
осуждены на вынужденное длительное, скучное сожительство. Выходили
фамильные ссоры, сплетни, обидные недоразумения, проще - то, что называется
в провинции, на севере - "контрами", на востоке - "козьими потягушками" а
на юго-западе - "суспициями". Местные жители - католики и менониты - или
чуждались пас. или мы сами, храня свое офицерское достоинство, считали
неудобным входить с ними в близкое знакомство. Местная же аристократия,
преимущественно польские графы, совсем не обращали на нас внимания, на наши
визиты отвечали оскорбительно учтивыми трехминутными визитами и затем
забывали о нашем существовании. Что же мудреного, что мы, молодые офицеры,
коротали длинные зимние вечера в гостях поочередно друг у друга, пили в
ужасающем количестве омерзительную водку, взя- тую в кредит из еврейских
шинков, закусывали ее микроскопическим кусочком сала поджаренного и под
аккомпанемент вдребезги разбитой гитары пели старинные, давно забытые миром
куплеты...
...Когда случится нам заехать
На грязный постоялый двор,
То, не садясь еще обедать,
Мы к рюмке обращаем взор.
Тогда мы все люли-люли
Готовы петь крамбамбули.
Крам-бам-бим-бамбули,
Крам-бам-були.
Когда мне изменяет дева.
Недолго я о том грущу:
В порыве яростного гнева
Я пробку в потолок пущу.
Тогда мы все люли-люли...
А то еще пели мы и нежные песни. Вот, например... Тут капитан вдруг
расчувствовался, всхлипнул от слез и запел самым, вероятно, фальшивым
голосом на свете:
Пче-олка злата-ая,
Что-о ты шумишь?..
Все вкруг летая,
Про-очь не летишь...
Ну да ладно... не в этом дело. Я увлекся воспоминаниями. И вот,
знаете, наступили рождественские праздники, и все офицеры нашего батальона,
начиная от командира и кончая самым беспардонным тридцатипятилетним
фендриком, потянулись в город. Женатые к женам и детям - согласитесь, они
ведь не могли с собою брать их в гнусное местечко, где все дома - мазанки
из глины и коровьего помета и где нет ни одного врача на случай болезни.
Холостые задолго еще перед рождеством мечтали о балах в гражданском клубе и
в офицерском собрании, о ярко освещенных теплых залах, о музыке, о танцах,
о прелестных женских и девичьих лицах, телах и улыбках, а к





Содержание раздела