Ларин Олег - Пятиречие
ОЛЕГ ЛАРИН
ПЯТИРЕЧИЕ
Сцены из захолустной жизни
Мы еще издали почуяли: что-то неладное творится в природе. Не слышно стало
ни шорохов, ни свиста птиц, будто тревога пробежала по верхушкам осин. И вдруг
на все лады и переборы заговорили тростники. Не случайно, наверное, слушает их
человечество, наделяя душой и сознанием. А главное - Четыркин первым обратил
на это внимание, - из лесной чащи вал за валом на нас накатывался ровный и
мелодичный бой... Двадцать лет хожу я по этим тропам: одна по грибы, другая по
ягоды, третья в магазин - но таких звуков, отнюдь не лесного происхождения,
что-то не припомню...
Мы прибавили ходу, спустились под горку... и остолбенели. Была тропа - и
вся вышла! Каких-то пять часов назад здесь журчал ручей в цветочных берегах,
трава по пояс, а теперь не на чем было остановить взгляд. Он тонул в
сумасшедшем разгуле воды. Волны шли скачками, сминая друг друга, как
взлохмаченные гривы лошадей, и опадали грязными пенными кружевами. Кругом
змеилось множество течений с резкими перепадами высот. В одном месте они
свивались в плотный жгут, а в другом расходились в стороны, образуя глубокие
воронки.
- Егорыч, что это?!
Рот Четыркина подергивался в тщетной попытке заговорить: на его памяти это
был единственный случай, когда дорога в родную деревню, да еще летом,
оказалась отрезанной невесть откуда свалившимся половодьем. Несмотря на свои
семьдесят девять "с прицепом", привыкший к тому, что впереди уже ничего не
светит и радостей от жизни не дождешься, Егорыч по-ребячьи удивленно
разглядывал бегущую воду: откуда, мол, ты взялась, голубушка? Не простой,
между прочим, старик, а с вывертом и наособицу. По знанию всяких историй,
быличек и небылиц Четыркин даст фору любому краснобаю.
- Дак ить это... Мы хоть дураки дураками, а разбираемся с лаптем, -
выдавил наконец из себя Егорыч, набравшись в молчании некой мудрости и
стараясь не выдать своего огорчения. - Видать, Федуловскую запруду прорвало.
Вот она, какая штука-то! Делали-делали, латали-латали, и все коту под хвост,
мать их разъети!
Взбаламученная прорывом "река" подымалась как на дрожжах. По колено в воде
стояли скрюченные деревья-подростки с клочьями пены, трещали нижние ветки
ивняка: била, заливала их прибывающая волна. На первый взгляд все оставалось
на своих местах: и знакомый овраг, и кусты, и деревья, и утоптанная тропинка
на "том" берегу. Но как же попасть домой?
Мы были одни в этой лесной пустоши: кричи, зови - никто не отзовется. Не
каждый грибник и охотник знает наши места, а до Пустыньки еще шагать и шагать.
- Чего зря стоять, надо искать брод! - крикнул я старику и подкинул рюкзак
за спину.
- Ты, Игрич... едрит твоя муха!.. как в сказке живешь: пошли туда не зная
куда. Родился дачником - так им и помрешь. Образование высшее, соображение
среднее!
Может быть, кто-то посмеется, но мне показалось в эту минуту, что старик
был по-своему даже рад этому приключению. Глаза его из-под белых бровей
смотрели весело и отважно, а в щербатом рту светился, как вызов,
один-единственный зуб.
- Мы ить с тобой, жопчик, на острове. Вот те крест, святая икона!
- Что значит "на острове"? - не понял я и слегка запаниковал.
- А ты глянь сюда, бздило-мученик! - Он сорвал стебель и принялся чертить
на песке какую-то схему: здесь мы... здесь Федуловская плотина... а здесь
крутая излучина, образуемая поймой речушки Мезы. Запруда не выдержала напора
после затяжных дождей, и вода прямиком хлынула в реку, выбрав для этого самый
короткий пу
