Лидин Вл - Волхвы
ВЛ. ЛИДИН
ВОЛХВЫ
Летчики, братья Шаргон, Ренэ и Пьер, поднялись с парижского аэродрома на
рассвете ветренного и ненастного дня. Путь их полета - был трудный путь
безостановочной скорости, бесперебойной работы мотора и двух человеческих
сердец. Вылетев из Парижа, они должны были пересечь Германию, Польшу, Россию,
держа курс на Сибирь, на великую границу Китая. Братья Шаргон устанавливали
очередной рекорд.
Париж еще спал в этот час. Всю ночь бушевало ненастье, заливая город
дождем; на аэродроме было пустынно и широко несло пронзительной сыростью,
словно из открывшейся щели вселенной. Несколько невыспавшихся репортеров с
аппаратами, несколько официальных лиц - явились проводить их в далекий путь.
Оба рослые, закованные в кожу, со спокойными глазами завоевателей, братья
стояли возле ангара, дожидаясь, когда выкатят их аппарат. В глубине ангара,
под таинственно поблескивающим серебристым подкрыльем аэроплана, возились
механики, снаряжая его в великое странствие.
Полчаса спустя, вздымая воздушный смерч и срывая с провожающих шляпы,
заработал мотор. Младший, Пьер Шаргон, летевший в качестве борт-механика,
проверял это стальное сердце, которому вверяли они теперь свою жизнь, славу и
честь. Все было в отличном порядке; прекрасно, бесперебойно работало
победительное сердце машины. Определение ветра, последние залпы затворов
фотографических камер, несколько фетровых шляп, потрясаемых в воздухе,
прощание с близкими - и разом, стремительно заработал мотор, занося смерчем,
вихрем, лютыми воплями своей титанической глотки это поле надежд и прощаний.
Дрогнув, сорвался легко аппарат и понесся по полю, глухо шурша о землю
колесами, содрогаясь от этих толчков, и вдруг легко заскользил, устремился,
оставляя насиженную ненужную землю. Описав полукруг, он стал набирать высоту.
Уже глубоко внизу, в туманах и снах, открылся утренний город. Это был - Париж.
Угрюмо и ненастно, в чешуе домов и геометрическом чертеже авеню, высился
Нотр-Дам; невидные химеры ревниво сторожили близкое пробуждение города.
Пустынною перспективой тянулись Елисейские поля. Один только раз младший из
братьев поглядел на этот оставляемый город - и всего на одно лишь мгновение.
Стрелки приборов и безостановочный рев мотора согнали в ту же минуту выражение
нежности и печали с его лица.
Резко на восток взял теперь курс аппарат. Все же серебристо и как бы
безмятежно в этом ненастьи, последней улыбкой любимого города блеснула Сена,
судорожно извиваясь в разъятой пасти предместий. Дымили фабрики, - шли уже
фабрики, пригород. В какие-то минуты покрыл аппарат километры города, пересек
пути железных дорог, сложный паучиный рисунок их черных сплетений, - и полевым
простором открылась родина. Альтиметр отметил - тысячу метров. Туманы, туманы
лежали в этот час над Францией. Опять дрогнул руль глубины, все выше стал
взмывать аппарат, как бы освобождаясь от земных очарований. На минуту
запутался он в облаках. Стада, полчища облаков неслись, обступая сыростью,
словно серным дыханием космоса. В вихревых течениях заколыхался, провалился на
миг, снова стал набирать высоту аппарат. Мгновенье спустя - бледно, точно
недовольное их вторжением, еще не готовое, чтобы показаться человеку,
открылось небо. Лазурью и тишиной, голубеющей крышей мира лежало оно над
буйством облаков непогоды. Ренэ Шаргон повернул к брату посветлевшее лицо.
- А над Парижем льет дождь, - сказал он удовлетворенно.
Вскоре золотеющим, словно омытым ливнями шаром выкатилось свежее солнце.
Мир
