Лимонов Эдуард - Это Я, Эдичка
Эдуард Лимонов
ЭТО Я, ЭДИЧКА
ГЛАВА ПЕРВАЯ
ОТЕЛЬ "ВИНСЛОУ" И ЕГО ОБИТАТЕЛИ
Проходя между часом дня и тремя по Мэдисон-авеню, там где ее пересекает
55-я улица, не поленитесь, задерите голову и взгляните вверх -- на немытые
окна черного здания отеля "Винслоу". Там, на последнем, 16-м этаже, на
среднем, одном из трех балконов гостиницы сижу полуголый я. Обычно я ем щи и
одновременно меня обжигает солнце, до которого я большой охотник. Щи с кислой
капустой моя обычная пища, я ем их кастрюлю за кастрюлей, изо дня в день, и,
кроме щей, почти ничего не ем. Ложка, которой я ем щи, -- деревянная и
привезена из России. Она разукрашена золотыми, алыми и черными цветами.
Окружающие офисы своими дымчатыми стеклами-стенами -- тысячью глаз
клерков, секретарш и менеджеров глазеют на меня. Почти, а иногда вовсе голый
человек, едящий щи из кастрюли. Они, впрочем, не знают, что это щи. Видят, что
раз в два дня человек готовит тут же на балконе в огромной кастрюле на
электрической плитке что-то варварское, испускающее дым. Когда-то я жрал еще
курицу, но потом жрать курицу перестал. Преимущества щей такие, их пять: 1.
Стоят очень дешево, два-три доллара обходится кастрюля, а кастрюли хватает на
два дня! 2. Не скисают вне холодильника даже в большую жару. 3. Готовятся
быстро -- всего полтора часа. 4. Можно и нужно жрать их холодными. 5. Нет
лучше пищи для лета, потому как кислые.
Я, задыхаясь, жру голый на балконе. Я не стесняюсь этих неизвестных мне
людей в офисах и их глаз. Иногда я еще вешаю на гвоздь, вбитый в раму окна,
маленький зеленый батарейный транзистор, подаренный мне Алешкой Славковым --
поэтом, собирающимся стать иезуитом. Увеселяю принятие пищи музыкой.
Предпочитаю испанскую станцию. Я не стеснительный. Я часто вожусь с голой
жопой и бледным на фоне всего остального тела членом в своей неглубокой
комнатке, и мне плевать, видят они меня или не видят, клерки, секретарши и
менеджеры. Скорее я хотел бы, чтобы видели. Они, наверное, ко мне уже привыкли
и, может быть, скучают в те дни, когда я не выползаю на свой балкон. Я думаю,
они называют меня -- "этот крейзи напротив".
Комнатка моя имеет 4 шага в длину и 3 в ширину. На стенах, прикрывая
пятна, оставшиеся от прежних жильцов, висят: большой портрет Мао Цзэ Дуна --
предмет ужаса для всех людей, которые заходят ко мне; портрет Патриции Херст;
моя собственная фотография на фоне икон и кирпичной стены, а я с толстым томом
-- может быть, словарь или библия -- в руках, и в пиджаке из 114 кусочков,
который сшил сам -- Лимонов, монстр из прошлого; портрет Андре Бретона,
основателя сюрреалистической школы, который я вожу с собой уже много лет, и
которого, Андре Бретона, обычно никто из приходящих ко мне не знает; призыв
защищать гражданские права педерастов; еще какие-то призывы, в том числе
плакат, призывающий голосовать за Рабочую партию кандидатов; картины моего
друга художника Хачатуряна; множество мелких бумажек. В изголовье кровати у
меня плакат -- "За Вашу и Нашу свободу", оставшийся от демонстрации у здания
"Нью-Йорк таймс". Дополняют декоративное убранство стен две полки с книгами. В
основном -- поэзия.
Я думаю, вам уже ясно, что я за тип, хотя я и забыл представиться. Я начал
трепаться, но не объявил вам, кто я такой, я забыл, заговорился, обрадовался
возможности, наконец, обрушить на вас свой голос, а кому он принадлежит -- не
объявил. Простите, виноват, сейчас все исправим.
Я получаю вэлфер. Я живу на вашем иждивении, вы платите налоги, а я ни х
