Лурье Самуил - Евангелие Ежа
Самуил Лурье
Евангелие ежа
Чужие письма, совершенно как печаль минувших дней, воздействуют на
человека с силой, пропорциональной квадрату расстояния. Так что книги вроде
этой живут долго.
Ни в каких предисловиях она не нуждается - но это сейчас. А лет, скажем,
через двести понадобится - чтобы войти в обветшалый том, - ключ не ключ, хотя
бы лампочка на лестничной площадке.
Конечно, внутри есть примечания - там все необходимое сказано. А вдруг
потомок окажется ленив и нелюбопытен, капризный верхогляд? На этот случай
прикрепим к дверям табличку: кто такие были эти Чуковские, отец и дочь.
Отец (1882-1969) - автор "Мойдодыра", "Мухи-Цокотухи", еще полудюжины
самых известных в двадцатом столетии русских стихотворений. В них содержится
редчайший элемент - вдохновение невинного веселья. Несколько минут на целый
век, - но этой неразменной дозой облучен в раннем детстве практически каждый
из нас, так называемых советских людей; надо думать, это как-то сказалось на
образе жизни.
Дочь (1907-96) - автор "Софьи Петровны", повести об этом самом образе
жизни: о том, как технология скотобойни втесняется в мораль мыслящего сырья.
Повесть написана в 1939 в Ленинграде - не антиутопия, но фотография с натуры,
- не просто с риском для жизни, а с отвагой самоубийцы; что "Софья Петровна"
не погубила Лидию Корнеевну и не погибла сама; что Лидия Корнеевна даже дожила
до триумфа "Софьи Петровны" (1988) - парадоксальный сюжетный ход Провидения;
впрочем, я полагаю, необходимый. Наверное, нельзя было бросать на произвол
истории такой важный текст. Ведь без него Большой террор - не урок
человечеству, а и в самом деле только сказка, рассказанная кретином с шумом и
яростью.
Статистика убийств, живопись истязаний выпячивают их жестокость, якобы
бессмысленную. Один только Франц Кафка предчувствовал то, что Лидии Чуковской
открылось наяву: ад именно и есть диктатура абсурда, гнусный ужас глупости.
Мир поступков, ничем не мотивированных, кроме злой воли (глупость не знает
жалости - в этом ее материальная сила: злая воля подчиняется ей одной): театр
беспощадных лунатиков.
Крохотная фабула Софьи Петровны (дальней родственницы Акакия Акакиевича)
протоколирует постыдную трагедию бессчетных миллионов: под тяжестью
торжествующего абсурда хрустит бедный здравый смысл, - и совесть, как моллюск
в раздавленной ракушке, гаснет, - и человек прилепляется к большинству,
благонадежный предатель.
Дотянувшись до печатного станка, повесть Лидии Чуковской закрыла, так
сказать, советскую литературу.
А Корней Чуковский был этой литературы основоположник и патриарх,
незапятнанный долгожитель, живой пример: вот, и при социализме порядочный
человек может выйти в классики. Только надо жить долго, работать не покладая
рук и не обращать внимания на главное.
Одна читательница ему сказала: вот вы всё пишете, как плохо мы говорим;
хоть бы кто написал, как плохо мы живем.
Но еще неизвестно, что важней. Книги Корнея Чуковского "Живой как жизнь",
"От двух до пяти", "Высокое искусство", не говоря уже о мемуарной прозе,
оставляя в стороне научную, - скрасили жизнь нескольким поколениям
интеллигентов. (А его эссеистика 1910-1920-х существовала словно за границей,
вроде куоккальской дачи - заброшенная, нежилая, разграбленная владельцами
советских диссертаций.)
Не то чтобы образованщина (термин Солженицына) поголовно увлекалась
проблемами практической стилистики либо, скажем, теорией художественного
перевода. Сочинения Чуковского были для бедных самоучителя
