Ляшко Н - Марево
Н.Ляшко
МАРЕВО
I
По залитой светом месяца степи шатаются ветерки.
Далью ползет не то туман, не то дым. Оттуда доносятся перекличка
перепелов и надсадный хрип дергачей:
- Дррр-дррр...
Шалаш пялится черными прорехами в простор. Остатки костра синими
волокнами вплетаются в свет месяца.
В загоне клубятся всхрапы быков, тяжелый хруст, чавканье и дремотные
вздохи. И все это-ночная жизнь загона, голоса комаров, шорохи-по ветерку
плывет на посеребренный месяцем колодезный журавель.
Голова Корнея лежит на свернутой в комок поле свитки. Другая пола щитом
торчит над лбом. Над серой бородой, под опаленными махоркой усами ледком
поблескивают зубы. За Корнеем шевелится белоголовый Онуфрий и говорит:
- Как кусок дыни, хм...
Корней садится, шуршит кисетом и спрашивает:
- Ты насчет чего?
- Я про месяц: на кусок дыни похож.
- Угу.
Корней пальцем выбрасывает из золы уголек, и тот описывает в воздухе
красную дугу. Корней приникает к нему и сипит цыгаркой. Дым запутывается в
его бороде, ползет к свитке и прячется под нее.
- А хорошо б теперь дыньки! - вкусно говорит за костром Зосима.
- Дыням рано еще. Завтра мать вишен принесет.
- Туман находит.
- Угу, спите...
Огонек цыгарки расцветает, вянет и, дав тени упасть на лицо, опять
расцветает. А степь до самого кургана уже в тумане. Даже не верится, что
она серая, что ее палило солнце, -она похожа на большое, сизое, покойное
море.
Ветерки спадают и шепчут:
"Спать, спать..."
Комариный писк, переклички перепелов глохнут в смутном серебряном гуле:
земля пьет росу, содрогается и стонет.
Первым стон ее слышит вихрастый Рябчик. Он вытягивает в простор шею,
прислушивается и взвизгивает.
Где-то конь копытами колотит по степи, и ее гул сквозь свитку вползает
в уши:
- Топ-топ-топ-топ...
Корней ухом приникает к земле, думает: "Кажется, близко", - садится и
глядит в сторону кургана. Рябчик вскакивает, топорщится и с лаем бежит к
туману.
"Сюда, значит".
В сизой полоске у кургана появляется смутный клубок с мигающей красной
точкой, и Онуфрию кажется, что по туману катится серая голова с
разгорающимся глазом. Клубок медленно вырастает и превращается в лошадь и
человека.
Рябчик мечется перед ними, свирепеет и давится лаем.
Человек сплевывает папиросу, машет нагайкой и тонко, зло кричит:
- Да уйми пса, лешай тебя задери! Стоит, дьявол!..
Корней подносит к губам ладони и трубит:
- Рябчик! На! Н-на! Н-на!
Разбуженные дали откликаются:
"А-а-а!"
Корней берет из рук Зосимы тяжелую палку с узловатым корнем на конце, и
они вдвоем идут навстречу лошади. Онуфрий сбрасывает с себя свитку и
садится.
- Молчи! Вот я тебя! - унимает Зосима Рябчика и ловит его за лохматую
холку.
- Ну, и собака! Она и тебя, гляди, слопает, - раздраженно говорит
человек с лошади.
Корней узнает в нем объездчика господской экономии и лениво роняет:
- Много мертвых будет.
Объездчик не нравится ему: лается погаными словами, мелет вздор, не
здоровается. Лошадь косит глазом на Рябчика и прядает ушами. Корней идет
рядом с нею и спрашивает:
- Ты чего ночью ездишь?
- Племенной бык не приставал к тебе? Нет? Вот, анафема, как в омут
канул! Уж я потел, потел...
Срамные слова опять трещат в серебряном свете. Корней еждтся-хорошего
не жди! - и начинает слушать объездчика так, чтоб слова в одно ухо
входили, в другое выходили.
- В сумерки выехал, вечером прискакал-нету. Сызнова трясись. Так,
говоришь, не приставал?
- Чего?
- Бык, говорю, не приставал?
- Та я ж сказал тебе, что нет.
Объездчик спрыгива
