Максимов Владимир Емельянович - Стань За Черту
Владимир Емельянович Максимов
(наст. Лев Алексеевич Самсонов)
СТАНЬ ЗА ЧЕРТУ
Повесть
I
"Сколько раз прощать брату моему...
до семи ли раз?.."
Евангелие от Матфея, глава XVIII, стих 21.
Михей сидел под берегом у ночного моря, и берег, выдаваясь слева от него
круто вперед, обозначал перед ним одиноко светящееся пятнышко: окно дома - его
дома. Время от времени Михей отглатывал из бутылки и все никак не мог
заставить себя встать и пойти туда - в сторону зовущего светлячка. Тихая вода
поплескивала у Михеевых ног, а он с острой почти до головокружения болью под
сердцем думал и думал обо всем, что было в его жизни, но могло и не быть. Вот
это самое "могло и не быть", накатываясь, жгло сильнее всего.
Михей одним судорожным глотком допил бутылку, но посуду по привычке не
выбросил, сунул в карман. И собственные беды и боли его вдруг увиделись ему
настолько зряшными и пустыми, что он облегченно вздохнул, поднялся и пошел
туда - на это светлое пятно вдали, более не думая и не останавливаясь. Михею
казалось сейчас, что это не он идет к окну, а окно выплывает ему навстречу,
все увеличиваясь и увеличиваясь, пока наконец не заполняет собою ночь.
Он увидел Клавдию сразу: сидя перед шитьем, она надкусывала нитку, и
постаревшее, в очках, лицо ее не выражало в этот момент ничего, кроме
углубленности в свое дело. Но, может быть, именно поэтому стекло, отделявшее
их сейчас друг от друга, казалось ему чуть ли не раскаленным.
Она только вскинула голову, только невидяще взглянула в окно, машинально
взявшись за дужку очков, а тень предчувствия - так думал Михей - уже легла на
весь ее облик.
- Ты, Ильинична? - услышал он.
Не получив ответа, Клавдия неожиданно взметнулась, вся готовая к самому
несбыточному, быстрые руки ее, отодвинув шитье, выбросились к окну и разметали
полуоткрытые занавески.
- Андрей?
Снова не получив ответа, Клавдия, уже вроде бы и не сомневаясь нисколько,
бросилась от окна к двери. И путь от нее к нему отмечался, как "раз-два-три",
вскриком двери, щелчком щеколды и опять вскриком двери:
- Кто?
И сразу, теперь уже не ожидая ответных слов, она потянула его за рукав, а
он покорно шел за ней, все повторяя:
- А я, понимаешь... А я вот, понимаешь... А я вот так, понимаешь...
В эти свои три повтора Михей и оказался перед ней, жмурясь от света или
скорее от враз сжавшего грудь смятения.
- Вот, значит, и я... Здравствуй, Кланя... Помирать пришел... К тебе...
Словно приходя в себя после короткого беспамятства, Клавдия стала боком
двигаться вдоль стены, не сводя с него глаз и слепо при этом ощупывая предметы
на пути - машинку швейную, шкаф, стулья, - а когда она наконец тронула сундук,
то лишь тут села, и сразу же отвернулась:
- Входи, Михей Савельич, раздевайся, ты не гость - хозяин.
- Я ведь как ты скажешь, Кланя. - Сглатывая горькие комочки в горле, он
жадно оглядывался, и все здесь - и старый посудный шкаф, и сундук, укрытый
лоскутным ковриком, и от входа к двери в смежную комнату, с одним окном на
море, лоскутный же половичок, - все это издавна близкое ему и дорогое
становилось сейчас во сто крат более близким ему и дорогим. - Я ведь как ты
скажешь, Кланя...
- А что я скажу тебе, Михей, - Клавдия вдруг резко поднялась и пошла к
нему, - что я могу сказать тебе? Сколько ждала, еще три раза по стольку смогу.
Потому и пришел ты ко мне. И не помирать пришел - жить.
И по мере того как она шла, колени у него подгибались, а руки начали
ловить воздух, и, когда наконец Клавдия придвинулась к нему впло
