Мамедгулузаде Джалил - Бородатый Ребенок
Джалил Мамедгулузаде
Бородатый ребенок
Прежде чем начать свой рассказ, я хочу предупредить, что иные дети имеют
дурную привычку, взяв огрызок карандаша, тут же расписывать стены домов. Иные
пользуются для этого даже углем или мелом. Что там уголь и мел, я знаю таких
ис-порченных детей, которые берут в руки гвоздь или ножик и давай царапать и
уродовать стены.
Я очень недолюбливаю детей, которые пачкают стены, пото-му что, если ты
хороший мальчик и хочешь писать, возьми листок бумаги, карандаш, присядь
где-нибудь и пиши в свое удовольствие.
Перейдем теперь к нашему рассказу.
Мне всегда казалось, что мои дети, в отличие от других, не очень
подвержены страсти исписывать стены. Я много раз гово-рил им об этом, и они
дали мне слово не пачкать стен. Но не-давно я заметил, что за дверью на
веранду, в укромном местеч-ке, на стене, нарисовано нечто, напоминающее голову
животного с ушами, даже с двумя ногами, а пониже несколько палочек и
пять-шесть кружков. Все это было изображено карандашом и так неумело и грубо,
что никому другому, кроме детей, нельзя было бы приписать это.
Очень расстроенный, я позвал своих мальчиков.
- Вы что, рисуете на стене?
Все трое мальчиков стояли передо мной.
- Кто из вас рисовал?
Все трое начали отказываться.
- Тогда, значит, шайтан нарисовал?
- Отец, ей-богу, я не рисовал!
- Отец, я тоже не рисовал! Младший Курбан тоже пролепетал:
- Я не рисовал! - и расплакался, прижав обе руки к лицу. : Браня детей,
я взял тряпку, тщательно вытер нарисованное на стене и недовольный ушел к
себе. И услышал за спиной, как Гейдар говорит Теймуру:
- Это ты рисовал!
А Теймур возражает Гейдару:
- Ты сам рисовал!..
Тут прибежал ко мне плачущий сын мой Курбан и сообщил, словно важную
весть:
- Отец, это рисовал Гейдар! Ей-богу, отец, Гейдар нари-совал.
Примчался Гейдар и, угрожающе замахиваясь на брата, стал отрицать свою
вину.
Я накричал на них, и все трое, притихнув, повернулись, чтоб уйти. Я их
остановил и сказал:
- Больше всего меня расстраивает не то, что вы исписали стену, а то, что
не признаетесь: меня огорчает то, что вы со страха говорите неправду. Ясно,
что на стене писал один из вас троих, а вы все трое божитесь и клянетесь, что
не вы рисовали. Но, кроме вас, ведь нет в нашем доме других детей!
Тут мальчики опять принялись божиться, клясться и пере-браниваться друг с
другом.
Прошло некоторое время. И вдруг на том же месте стены за выходом на
веранду я заметил те же самые каракули: что-то похожее на животное, а пониже
несколько палочек и кру-жочков.
Я вышел из себя, позвал мальчиков. Опять те же клятвы, слезы: каждый
сваливал вину на другого. Я был так расстроен всем этим, что весь день не мог
прийти в себя и кусок не лез в горло. Меня огорчало то, что один из наших
мальчиков явно начинал проявлять дурные наклонности. Во-первых, он наруша-ет
мое требование и пачкает стену, а во-вторых, божится и клянется, пытаясь
обмануть меня, и тем обнаруживает свою трусость.
Прошло время, и через месяц-другой эти неприятности ста-ли забываться.
Но однажды я опять был огорчен. Выходя на веранду, я вдруг заметил на
стене те же каракули, тот же рисунок, отда-ленно напоминающий голову
животного, а под ним несколько палочек и кружков.
На этот раз я ничего не сказал детям, подумав про себя, что если один из
сыновей из упрямства нарочно решил изводить меня, то лучше промолчать, авось
он сам поймет, что поступает дурно.
С другой стороны, меня занимала проблема педагогическая: какой не
