Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович - Серая Шейка
Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк
Серая Шейка
I
Первый осенний холод, от которого пожелтела трава, привел всех птиц в
большую тревогу. Все начали готовиться в далекий путь, и все имели такой
серьезный, озабоченный вид. Да, нелегко перелететь пространство в несколько
тысяч верст... Сколько бедных птиц дорогой выбьются из сил, сколько погибнут
от разных случайностей, - вообще было о чем серьезно подумать.
Серьезная большая птица, как лебеди, гуси и утки, собирались в дорогу с
важным видом, сознавая всю трудность предстоящего подвига; а более всех
шумели, суетились и хлопотали маленькие птички, как кулички-песочники,
кулички-плавунчики, чернозобики, черныши, зуйки. Они давно уже собирались
стайками и переносились с одного берега на другой по отмелям и болотам с
такой быстротой, точно кто бросил горсть гороху. У маленьких птичек была
такая большая работа...
Лес стоял темный и молчаливый, потому что главные певцы улетели, не
дожидаясь холода.
- И куда эта мелочь торопится! - ворчал старый Селезень, не любивший
себя беспокоить. - В свое время все улетим... Не понимаю, о чем тут
беспокоиться.
- Ты всегда был лентяем, поэтому тебе и неприятно смотреть на чужие
хлопоты, - объяснила его жена, старая Утка.
- Я был лентяем? Ты просто несправедлива ко мне, и больше ничего. Может
быть, я побольше всех забочусь, а только не показываю вида. Толку от этого
немного, если буду бегать с утра до ночи по берегу, кричать, мешать другим,
надоедать всем.
Утка вообще была не совсем довольна своим супругом, а теперь
окончательно рассердилась:
- Ты посмотри на других-то, лентяй! Вон наши соседи, гуси или лебеди, -
любо на них посмотреть. Живут душа в душу... Небось лебедь или гусь не
бросит своего гнезда и всегда впереди выводка. Да, да... А тебе до детей и
дела нет. Только и думаешь о себе, чтобы набить зоб. Лентяй, одним словом...
Смотреть-то на тебя даже противно!
- Не ворчи, старуха!.. Ведь я ничего но говорю, что у тебя такой
неприятный характер. У всякого есть свои недостатки... Я не виноват, что
гусь - глупая птица и поэтому нянчится со своим выводком. Вообще мое правило
- не вмешиваться в чужие дела. Зачем? Пусть всякий живет по-своему.
Селезень любил серьезные рассуждения, причем оказывалось как-то так,
что именно он, Селезень, всегда прав, всегда умен и всегда лучше всех. Утка
давно к этому привыкла, а сейчас волновалась по совершенно особенному
случаю.
- Какой ты отец? - накинулась она на мужа. - Отцы заботятся о детях, а
тебе - хоть трава не расти!..
- Ты это о Серой Шейке говоришь? Что же я могу поделать, если она не
может летать? Я не виноват...
Серой Шейкой они называли свою калеку-дочь, у которой было переломлено
крыло еще весной, когда подкралась к выводку Лиса и схватила утенка. Старая
Утка смело бросилась на врага и отбила утенка; но одно крылышко оказалось
сломанным.
- Даже и подумать страшно, как мы покинем здесь Серую Шейку одну, -
повторяла Утка со слезами. - Все улетят, а она останется одна-одинешенька.
Да, совсем одна... Мы улетим на юг, в тепло, а она, бедняжка, здесь будет
мерзнуть... Ведь она наша дочь, и как я ее люблю, мою Серую Шейку! Знаешь,
старик, останусь-ка я с ней зимовать здесь вместе...
- А другие дети?
- Те здоровы, обойдутся и без меня.
Селезень всегда старался замять разговор, когда речь заходила о Серой
Шейке. Конечно, он тоже любил ее, но зачем же напрасно тревожить себя? Ну,
останется, ну, замерзнет, - жаль, конечно, а все-таки ничего не поделаешь.
Наконец, нужно
