Марков Георгий Мокеевич - Завещание
Георгий Мокеевич МАРКОВ
ЗАВЕЩАНИЕ
Повесть
А н н о т а ц и я р е д а к ц и и: "Если одному из нас придется
погибнуть в битве с врагом, то другой во имя нашей боевой дружбы
никогда не забудет о своем долге перед памятью погибшего, перед
будущим его родных и близких..." - было записано в "Клятве
дружбы", которую дали друг другу фронтовики полковник Михаил
Нестеров и подполковник Степан Кольцов, погибший впоследствии в
боях с немецко-фашистскими захватчиками. Нестеров Михаил
Иванович не пощадит ни сил, ни времени, чтобы исследовать
историю экспедиции Тульчевского, и доведет результаты этой
работы до конца. Повесть "Завещание", как и рассказ "Земля Ивана
Егорыча", проникнуты любовью к Родине, к отчей земле, раздумьями
о мирном предназначении человека.
Лауреат Ленинской премии, дважды Герой Социалистического
Труда Георгий Марков держит руку на пульсе жизни, поднимая в
своих произведениях актуальные проблемы современности.
================================================================
1
В ясный сентябрьский полдень тысяча девятьсот сорок шестого года на
просторных улицах районного городка Приреченска, застроенных еще в прошлом
веке бревенчатыми домами, крытыми тесовыми крышами, с окнами в резных
наличниках, а теперь постаревшими, осунувшимися, зияющими прогнившими
углами, появился человек в поношенном военном обмундировании. На нем была
короткая шинель без погон, офицерские хромовые сапоги, брюки с малиновым
кантом и выцветшая серо-зеленая фуражка со звездой из жести. За плечами
человека висел вещмешок с признаками нетяжелой поклажи. В правой руке
человек держал увесистую палку, на которую опирался при каждом шаге, -
что-то в пояснице мешало ему шагать свободно и легко. Из левого рукава
шинели виднелся протез. Черные пальцы были полусогнуты в горсть, и
казалось, что человек несет в полусжатой ладони, как сеятель на пашне,
семя.
Инвалид долго и не спеша колесил по улицам Приреченска, временами
останавливался, привычным, натренированным движением здоровой руки
вытаскивал из глубокого, емкого кармана шинели папиросу, стискивал ее в
зубах, достав оттуда же фигурную зажигалку, пыхал дымом неторопливо и с
наслаждением.
Потом он вышел на окраину городка, к березовой роще, под прикрытием
которой стояли одноэтажные домики районной больницы, и тут простоял
особенно долго. Переступая с ноги на ногу, беспрерывно попыхивая дымком,
он присматривался к движению машин и подвод на широком больничном дворе,
прислушивался к шелесту березовой и рябиновой листвы, опаленной уже
первыми заморозками и ярко-многоцветной, как узбекский шелк, иногда
доходивший сюда на плечах заезжих женщин, доставляющих в госпитали и
детдома ароматные плоды южных садов и полей.
Мимо военного проходили мужчины и женщины, пробегали из школы с
сумками и портфелями деловито-крикливые детишки, а он словно не замечал
никого. Он был захвачен своими наблюдениями, погружен в свои думы.
Сказать по правде, и он тоже не очень привлекал внимание прохожих.
Стояла та пора нашей отечественной истории, о которой сказала одна
приреченская, прожившая длинную жизнь старуха:
- Великое столпотворение началось. Кинулись люди вить гнезда, как
птицы после вешнего перелета. Снова вывернется горе людское наизнанку -
Много еще слез прольется, пока счастье проклюнется.
Приреченск хоть и мал городок, а и в нем суета стояла страшенная.
Одни уезжали к себе домой, их загнала в сибирскую даль невзгода - бегство
от оккупации, другие, наоборот, спешили сюда из мес
