Мартьянов Сергей Николаевич - Волны Бегут
Сергей Николаевич МАРТЬЯНОВ
ВОЛНЫ БЕГУТ...
Рассказ
Как и всегда, полковник Чугунов смог уехать в отпуск только зимой, на
этот раз в феврале. Летом границу лихорадили тревоги, осенью был
инспекторский смотр, а весь декабрь и половину января над Памиром
свирепствовали такие жестокие бураны, что через перевалы не мог пробиться
ни один самолет.
Полковник терпеливо ждал, тем более, что дела у него никогда не
кончались. Ровно в девять ноль-ноль он появлялся в штабе, принимал от
дежурного рапорт и с этого момента не знал ни одной блаженной минуты,
когда можно взглянуть в окно и мечтательно проговорить: "Смотрите, братцы,
а снег все сыплет и сыплет..." Если же он и замечал перемены в природе, то
оценивал их с точки зрения начальника пограничного отряда. Зарядили в
горах снегопады - жди обвалов, отдавай приказ о мерах предосторожности.
Обмелели на перекатах пограничные реки - это уже удобные переправы для
нарушителей.
Но вот установились ясные дни, и Чугунов провел с офицерами штаба
последнее совещание. Подчиненные еле успевали записывать его распоряжения,
а ему все казалось, что вот он уедет и ничего без него тут не сделают. На
правом фланге сорвало лавиной целых три овринга. В сопредельном поселке
замечена какая-то подозрительная возня... Сумеют ли в его отсутствие
усмотреть за всем, все исполнить как нужно?
И лишь дома полковник не оставил никаких указаний. "Ну, ты давай,
мать, действуй", - только и обронил он жене, не очень-то разбираясь в ее
делах и надеясь, что она и без него отлично справится со своими
обязанностями.
На следующий день Чугунов улетел. Врачи предписали ему Рижское
взморье, полный покой и отказ от курения: за последнее время его стали
донимать боли в затылке.
- Дима, главное, ты ни о чем там не думай, отдыхай и не думай, -
сказала жена на прощанье. - Выбрось свою границу из головы.
Чугунов усмехнулся: Катя кривит душой. Ведь знает же, что он ни за
что не выбросит границу из головы, в вот напутствует. Чудные эти женщины!
Никому из сослуживцев он не разрешил провожать себя в аэропорт:
пускай работают. Сверху вниз поглядывал на печальную жену и присмиревшего
сына - огромный, плечистый, весь еще во власти тревожных мыслей.
...Утомление последних недель взяло свое. Всю дорогу от Хорога до
Дюшанбе и дальше, до Москвы и Риги Чугунов проспал как убитый, просыпаясь
только затем, чтобы сделать пересадку с самолета на самолет.
Ригу как следует он не успел разглядеть: день был пасмурный, и
каменные дома призрачно серели в тумане, нагоняя уныние. Высокие мрачные
шпили церквей и старинных башен растворялись в сырой мгле. Снега не было и
в помине не только на улицах города, но и на лугах, и в зеленом сосновом
бору, мимо которого тянулось шоссе. Чугунов пожалел, что не взял с собой
фуражку и теперь будет ходить в своей полковничьей теплой папахе.
- Всегда у вас так? - спросил он у шофера такси, светлоглазого
скуластого парня.
- О нет, не всегда! Только в этом году, - ответил парень, выговаривая
слова с акцентом. - Обычно - снег, мороз, да, да!..
"Повезло же мне", - со вздохом подумал полковник; по его твердому
убеждению, зима должна быть зимой, а лето летом.
Пошли чистенькие дачные поселки с красивыми разноцветными домиками, и
шофер еле успевал называть их: "Булдури", "Авоты", "Дзинтари", "Майори"...
Это и было Рижское взморье, и здесь Чугунову предстояло прожить
двадцать шесть суток, лечиться и ни о чем не думать.
Санаторий стоял на берегу моря, окруженный высокими соснами. Клумбы
пе
