Масуд Афаг - Инспектор Вайсман
Афаг Масуд
Инспектор Вайсман
Перевод на русский - М. Гусейнзаде
...Войдя во двор Академии Наук, Гулам Гусейнли вдруг узрел невиданную им
до сих пор в этих местах картину...
...Судя по всему, иностранцы, заполонившие весь город, повсюду - над
учреждениями, магазинами, ресторанами развесившие вывески на иностранных
языках, те самые приезжие, которые с равнодушными розовыми лицами разгуливая
по улицам, объедались местными фруктами, кажется, добрались и сюда.
Сейчас между могучих кипарисов и желтых цветочных клумб, где раскинулся и
разросся храм науки, по двору которого обычно с толстыми папками подмышками
степенно прохаживались ученые, на узких заасфальтированных проездах
выстроились в ряд длинные черные машины с иностранными флажками на носу. И от
этого угрожающего блеска машин, от вида растерянных сотрудников, осторожно
выглядывающих из-за огромных букетов, что-то холодное электрическим разрядом
скользнуло по спине Гулама Гусейнли...
Стараясь поскорее ускользнуть от этой напряженности, он быстро обошел
стоявших у входа и просочился в фойе, но и здесь его подстерегали те же жуткие
признаки торжества.
Праздничная приподнятость, царившая во дворе, с аккуратной
последовательностью была перенесена и в фойе.
Над мраморной лестницей, ведущей на второй этаж, висели огромные белые
плакаты на иностранном языке, голубые флаги.
И тут Гулам Гусейнли неожиданно попал в окружение взволнованных
профессоров - историков, филологов с усталыми глазами.
Они в один голос, мучительно громко стали что-то говорить о предстоящем
мероприятии, кого-то взахлеб расхваливали, наперебой задавали вопросы, и, не
дожидаясь ответа, с тайным напряжением стерегли вход.
От кого-то из них пахло сыростью, как от банной рукавицы - кисы... Будто
этот некто средь бела дня, прямо здесь, стоя среди них и продолжая говорить,
гнил и плесневел...
Под гул профессорских голосов Гулам Гусейнли вспомнил прежние времена,
незабываемые, бурные годы, когда был он в этой академии еще аспирантом,
вспомнил, как по коридорам казавшегося ему величественным Храма науки,
подражая директорам институтов или согбенным, как вопросительный знак,
академикам прохаживались эти, бывшие тогда молодыми, научные работники. И
чтобы скрыть, что эти воспоминания растрогали его, Гулам Гусейнли отвернулся и
стал рассеяно разглядывать колонны и потолок фойе...
Собственно, с тех пор прошло не так уж и много времени... А дожившие до
сегодняшнего дня профессора того поколения, - подумал Гулам Гусейнли, -
выглядят так, словно здесь сквозь мощные, звуконепроницаемые стены академии
прошла огромная трактороподобная машина, раздавившая людей.
... Да и сама академия изменилась. Как будто съежилась, стала тесней. И
коридоры ее уже не были такими светлыми. Сейчас они напоминали Гуламу Гусейнли
тоскливые вокзальные перроны, забитые случайными людьми...
Все казалось печальным и тоскливым.
... Профессора умолкли только на втором этаже в давно требующем ремонта и
оттого кажущемся увядшем актовом зале. Усевшись рядом с Гуламом Гусейнли, они
оглядывали пышно украшенную корзинами цветов сцену, постепенно заполнявшийся
зал.
Гулам Гусейнли тоже смотрел на сцену, но, глядя на эту помпезность, думал
почему-то о своем простом, влачащем полунищенское существование, но родном
литературном центре "Перо", который, как старый, сломанный троллейбус,
переваливаясь с боку на бок, несмотря на все треволнения эпохи, долгие годы
полз по своему скромному маршруту...
Вспомнились ему собратья по перу
