Медведев Валерий - Приключения Гусёнка Заплаткина
Валерий Владимирович Медведев
Приключения гусёнка Заплаткина
С ЧЕГО ВСЁ НАЧАЛОСЬ
Я помню себя с той самой минуты, когда меня раскроили из прекраснейшего
куска резины на две одинаковые половинки, склеили и я получил возможность
слышать всё, что творилось вокруг меня.
Мастера, который занимался мною, звали Кузьма Кузьмич. Вероятно, он был
замечательным игрушечником, - я слышал, к нему часто обращались за советом.
Все операции, которые Кузьмич производил со мной, он делал быстро, ловко и
главное - весело. У него были сильные руки, вкусно пахнувшие табаком и
резиновым клеем. Поговорки так и сыпались с его языка. Некоторые из них я
запомнил, например вот эти: "Сёмка украл поросёнка, а сказал на гусёнка", "И
гуся на свадьбу тащат", "Спросил бы гуся, не зябнут ли ноги", "Одним гусем
поля не вытопчешь", "Гусь пролетел и крылом не задел"... Судя по количеству
пословиц, я понял, что мы, гуси, определённо немаловажные птицы. Тем более что
про нас, гусей, даже песня сложена:
"Летят утки и два гуся". Я быстро выучил мотив и слова и хотел подпеть
Кузьмичу, но обнаружил, что во мне ещё нет воздуха.
Не успел я подумать об этом, как Кузьмич подставил меня к какой-то шипящей
машине и стал через лапу надувать. Так исполнилось моё первое желание. Я
наполнился воздухом, округлился и зазвенел, как футбольный мяч.
- Хорош гусь! - сказал Кузьмич, шлёпнув меня по упругому боку.
Действительно, я был хорош.
- Звенит! - добавил Кузьмич, щёлкая меня пальцем и поднося к уху. -
Звенит, - подтвердил он ещё раз и запел весело: - Летят утки и два гуся...
Я стал тихонько подпевать Кузьмичу, но он взял и выпустил из меня воздух,
и я снова сделался плоским и безголосым.
В это время раздался звонок, известивший о том, что наступил час
обеденного перерыва.
ЧТО СЛУЧИЛОСЬ В ОБЕДЕННЫЙ ПЕРЕРЫВ
Кузьмич ушёл, а я остался лежать на столе. Обеденный перерыв мне пришёлся
по душе. Ещё бы! Никто тебя не трогает, не клеит, не растягивает, не надувает,
не выпускает из тебя воздух, - ты спокойно лежишь на столе и ничего не
делаешь.
Всё было бы хорошо, если бы не жар, который я почувствовал спустя
некоторое время.
Мой левый бок жгло всё сильнее и сильнее, а я лежал и терпел.
Я терпел до тех пор, пока не кончился обеденный перерыв. Когда Кузьма
Кузьмич, напевая хрипловатым голосом свою любимую песню, вернулся, в комнате
уже начало попахивать жжёной резиной.
Перестав петь, Кузьмич потянул носом, охнул, схватил меня за лапы и
опустил в воду, бормоча:
- Ах ты, оказия какая! Забыл выключить... - Он сказал что-то ещё, но я не
расслышал.
Высушив меня, Кузьма Кузьмич первым делом закрасил опалённый бок, в
котором я всё ещё продолжал чувствовать лёгкое жжение и боль.
- Всё гусь, были бы перья... - сказал Кузьмич мрачно. Это была последняя
поговорка, которую я услышал от него. Очевидно, он сильно расстроился, потому
что перестал подпевать и раскрашивал меня молча, то и дело вздыхая.
Я ВИЖУ
В самую последнюю очередь Кузьмич приклеил мне глаза, сначала правый,
потом левый, и я стал видеть.
Кузьма Кузьмич оказался таким, каким я его себе и представлял. Брови у
него большие и мохнатые, как усы, а усы еще больше и ещё пушистей.
- Ах ты, гусиная поджарка, - вздохнул мастер и поставил меня сушиться.
"И чего он так сокрушается, этот Кузьма Кузьмич?.." Я оглядел себя с ног
до головы и убедился, что я прекрасен. Правда, мой вид портил левый бок,
покрытый небольшими пупырышками от ожога, но это место Кузьма Кузьмич так
ловко закрасил, что оно совсем не
