Меньшов Виктор - Чикагские Гангстеры Могут Отдыхать
ВИКТОР МЕНЬШОВ
ЧИКАГСКИЕ ГАНГСТЕРЫ МОГУТ ОТДЫХАТЬ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Будет людям счастье, счастье на века,
У Советской власти сила велика-а-а-а...
Я пропел все известные мне слова "Марша коммунистических бригад",
поставил на листе бумаги, лежавшем на столике передо мной, очередную
галочку, вздохнул, посмотрел на часы, висевшие напротив меня на стене, но
на которые я запретил себе смотреть во время пения. На часах прошло три
минуты, всего-то на всего. Я старался припомнить из своего скудного
репертуара песни, соответствовавшие моменту. Повздыхал, пересчитал галочки,
зафиксировавшие количество исполненных произведений.
Пел я их, разумеется, не в полный голос, а про себя, поскольку
находился не где-нибудь, а на вахте при входе в небольшой коммерческий
банк. Вообще-то, я служу в транспортном отделе, сопровождаю транспортировку
денег, а иногда - не имеющих собственной охраны клиентов, получивших на
руки крупные суммы. А здесь я дежурю всего второй раз, подменяю внезапно
заболевшего охранника.
Работа эта мне нравилась. Во-первых, её было немного. Во-вторых,
платили прилично и аккуратно да ещё раз в квартал некую сумму в конвертике
вручали, безналоговую. Плюс премии за сопровождение клиентов: процент от их
оплаты учреждению.
У нас, в комнатке транспортного отдела, хоть чайку можно попить или
почитать чего. А на вахте - ни-ни! Тоска зеленая. Чтобы не заснуть и
сохранить на лице достойное, суровое выражение бдительности, я придумал
петь про себя всякие подходящие песни, лучше всего исключительно
патриотические, строевые, маршевые и драматические. Плохо, что репертуар
из-за этого сильно ограничивался.
Петь про себя меня научил в армии один"старик" из комендантского
взвода, где я служил. Мне часто приходилось стоять у полкового знамени на
часах, и это были адовы мучения. Представьте себе: штаб, народ снует
туда-сюда не переставая, как муравьи, а ты стоишь часами не шелохнувшись со
строгим выражением лица. Вот мне и посоветовал петь один парень. Правда,
оконфузился я однажды. Мне сделали втык, и весьма серьезный, за то, что,
стоя у знамени, я лыбился во весь рот. Если бы узнало начальство, что в это
самое время я с упоением "вытягивал" "А нам все равно!" - досталось бы
вдвойне на орехи. Но и так хватило, надолго запомнилось. Но петь я не
перестал. Только строже стал отбирать репертуар...
У железной двери раздался звонок. Я взглянул на мониторчик и узнал
директора банка, за ним маячила медвежья фигура его телохранителя Володи,
увальня со страшной силой, заключенной в теле коротышки. Я нажал кнопку
электрического замка, и дверь отворилась.
Шеф шел легко, едва ли не подпрыгивая, помахивал кейсом. За ним топал
вразвалочку Володя, в левой руке он нес большой металлический чемодан с
шифратором, прикованный к кисти наручниками.
Шеф, пробегая мимо, кивнул мне, почти не глядя. Володя же великодушно
сунул широкую лапу для рукопожатия. И пошел по-утиному по длинному коридору
догонять шефа, но тот, сделав Володе знак оставаться на месте, неожиданно
вернулся и остановился около меня.
Я тут же встал, вытянувшись и выставив живот, более солидный, чем
грудь. Шеф глядел на меня снизу вверх, поскольку вряд ли найдется человек,
на которого он смог бы смотреть сверху вниз. При его-то росте. Его вид
сверху не доставлял удовольствия: голова почти лысая, прилизанная прядь
волосиков, как ни мудрил с ней парикмахер, все же не смогла заменить
прическу. Да и лицо у шефа серенькое, невзрачное. И костюм хоть и дорогой,
но сидел
