Мирер Александр - Перелепи Мое Лицо
Александр Мирер
Перелепи мое лицо
Перелепи мое лицо, скульптор...
Майя Борисова
Был синий, ледяной январский день. На улице пахло яблоками, а здесь, на
лестнице, - теплом и масляной краской. В просторной лестничной шахте
столбом золотистой солнечной пыли стояла тишина. Андрей задремал в тепле.
Он сидел, прислонившись к выпуклым стеклянным ромбам светового окна, и
ждал друга Якова. От окна тоже веяло теплом. Да, в старом доме много
старинных бессмыслиц! Например, вторая, "черная" лестница, которой никто
не пользовался, кроме Якова. Свет на нее проникал лишь с "парадной"
лестницы сквозь полупрозрачные световые окна. На втором этаже, где сидел
Андрей, одного ромба в медном переплете не хватало. Какой-то досужий
человек его вышиб, а это, поверьте, было нелегко... Так вот, Андрей
очнулся, когда из ромбовидного отверстия вместе с запахом истлевшей мебели
вытек знакомый голос.
- Не понимаю, о чем вы говорите, - сказал Яков.
Друг Яков, несмотря на свои неполные тринадцать лет, выражался кратко и
определенно. Всегда. С кем бы ни беседовал. Сейчас с ним говорил взрослый
- приставал с какой-то чепухой. К мальчишкам часто пристают: не ты ли
разбил, сломал, утащил? Яков был не из тех, кто ломает или тем более
тащит. В подобных случаях он объяснялся четко и холодно - каждое слово,
как ледяной кубик.
Андрей прислушивался к разговору на "черной" лестнице с привычной
завистью: как говорит! Ну и Яков... Но через минуту учуял, "то лед Яшкиных
слов вроде бы мутноват. И тепловат... Ого!.. Взрослый голос каркнул
презрительное "Воришка!", а Яков - смолчал. Странно.
Хлопнула дверь на "черной" и сейчас же - на "парадной". Из своей
квартиры вылетел Яков. Съехал по перилам, спросил, свирепо оглядываясь на
Андрея:
- Идем к тебе?
- На улице замерзнем. Градусов двадцать, - сказал Андрей. - А кто там
приставал, на "черной"?
- Борис Иванович, со второго этажа. Поговорим у тебя...
И все, и стоп. Теперь приходилось ждать - раз Яков отрезал.
Мы дружим втроем: Яков, Андрей и я. Что наш друг Яков необыкновенный
человек, мы с Андреем поняли давно. Еще во втором классе. Был случай -
Яков читал на уроке. Учитель увидел и отобрал книгу - толщиной со асе наши
учебники, взятые вместе. Название не помню, слишком уж ученое... Кирилл
Николаевич поставил Якова у доски, книжищу отнес на свой стол, заглянул а
нее. И зачитался, понимаете? Читал минут семь, а на уроке это целая
вечность. Потом книгу не отобрал, а вернул Яшке - тот уме успел нарисовать
на доске корабль и еще написать сверху: "Галеон XIV век". Вернули ему
книгу! Мы по детской беспечности не придали этому событию значения. То
есть сначала не придали. Но после убедились, что Кир-Ник смотрит на Яшкино
читательство "вот так" - сквозь пальцы. А сам Яков "развернулся во всей
красе и стал себя вести, как в избе-читальне". Это все - выражения
Кир-Ника, который всегда изъяснялся мудрено. Но когда мы были в третьем
классе, он не выдержал и отобрал у Яшки "Происхождение видов" Дарвина.
Даже вызвал родителей.
Хороший человек, а поступил плохо. Впрочем, откуда ему было знать, что
у Якова такие родители? Яшка молчал, к себе домой никого не пускал, даже
нас. Буркнет: "Да ну их..." и спрячется за книжкой. Он говорил мало, зато
читал при всех удобных и неудобных случаях. И в тот день, когда он шел по
заснеженному, солнечному переулку в гости к Андрею, к другу, было видно,
что идти ему никуда неохота. Сидел бы и читал...
Необыкновенные люди - все чудаки. Это уж точно.
Войдя к Андрею
