Мирошник Дмитрий - Шальная Пуля
Дмитрий Мирошник
ШАЛЬНАЯ ПУЛЯ
Светлой памяти моей бабушки Зельды Абрамовны Подвысоцкой
Это случилось в Одессе в 1946 году.
Мы вернулись из эвакуации летом сорок пятого. Я хорошо помню развалины
железнодорожного вокзала, к которым вплотную подошел наш поезд, и множество
людей, вернувшихся в родной город после долгой разлуки. Они стояли на
разбитом перроне и изумленно оглядывались, не узнавая свою Одессу...
Я помню, что меня посадили сверху на наши жалкие пожитки, которые
наемный рикша положил на свою двухколесную телегу, и мы двинулись через
Куликовое поле и Пироговскую к нашему дому в Госпитальном переулке, где мне
довелось родиться за два года до начала войны.
Мои мама и бабушка шли, держась за телегу, и плакали. Сейчас я понимаю,
что в этом плаче было много всего - и ужас от картины разрушенного города, и
боль от лишений военного времени, и скорбь от потерь близких, и надежда на
то, что всему этому приходит конец. Мне, шестилетнему несмышленышу, у
которого мозги умели только фиксировать увиденное, были непонятны причины их
плача, но я чувствовал, что происходит что-то важное и тревожное. И это было
моим первым сильным чувством, которое я запомнил на всю жизнь.
Мы подъехали к нашему дому в переулке. Рикша снял с телеги наши вещи и
уехал, а мои женщины начали разговор с жильцами дома. Оказалось, что в нашей
квартире живет какая-то семья, и что нам места в ней нет. Постепенно
разговор перешел на высокие тона, затем на крик, а кончилось все тем, что
мои женщины опять расплакались.
И мы были вынуждены некоторое время жить у брата моего погибшего на
фронте отца - дяди Изи. Его квартира в большом доме на Кирова угол
Белинского стала нашим приютом на несколько месяцев. Спустя некоторое время
моей маме, которой тогда было двадцать пять лет, как вдове погибшего
красноармейца, дали комнату в коммунальной квартире на Пироговской, 5. С
этим домом связаны мои самые дорогие воспоминания и самые сильные
впечатления.
Наш квартал был самым первым к Пролетарскому бульвару и в нем было
всего три, но огромных дома. Построенные из мягкого одесского ракушечника
лет сто назад, они с фасада были украшены лепными украшениями и когда-то
выглядели вполне прилично. Другое дело - внутри. В один из флигелей нашего
дома попала бомба, и он превратился в развалины, которые были излюбленным
местом детворы всех возрастов.Квартиры в этих домах были , как правило,
коммунальными и жили в них по три-четыре семьи. Влажные стены, разбитые
полы, мыши на кухнях, протекающие краны, шум примусов, темные коридоры,
пыльные стекла на окнах общих помещений, загаженные кошками черные ходы -
все это запомнилось надолго. В длину дом занимал целый квартал, в нем было
больше ста квартир, во дворе всегда бегали пацаны и я даже не со всеми был
знаком. Кому-кому, а мальчишкам в таком дворе весело.
Много лет спустя, бывая в Одессе в отпуске, я непременно заходил во
двор своего дома, где проходило мое голодное, но веселое детство и окунался
в воспоминания. Уже никого из моих сверстников я не встретил. Алик Рутман,
Юра Прошко, Любомир Онищенко, Валя Юсим, Витя Рубцов, Женя Жуковский - где
вы, мои первые приятели? Время разметало нас, и вряд ли мы еще встретимся...
Я стоял в центре двора у фонтана, в котором никогда не было воды, под
акациями, которым тоже под сто лет и на которые я когда-то ловко взбирался,
курил и оглядывался. Мой флигель развалился от старости, несуразные подпорки
и растяжки поддерживали его старческие стены, он был в аварийн
