Михановский Владимир - Путь 'каравеллы'
Владимир Михановский
Путь "Каравеллы"
СЛЕДЫ
Остывали солнечные слитки,
Долгая внизу клубилась ночь.
Мы кидали на Землю пожитки,
Чтобы от нее умчаться прочь.
Выбрали приютом "Каравеллу",
Взяли в звезды дальнюю мечту
И летели к синему пределу.
Умножая жизнь на высоту.
Чтобы попасть на Синее озеро, нужно пересечь поле гречихи и пройти
рощу, где в мирном содружестве обитают представители чуть ли не всей
земной флоры - от сибирского кедрача до южноамериканской секвойи, где
можно - в соответствующее время года, конечно, - встретить и подмосковный
подснежник, и киргизский тюльпан. Такая "широта диапазона" достигается
тем, что каждое растение отсека обитает в собственном микроклимате,
который поддерживается скрытыми в почве системами.
Либун шагал уверенно: он знал путь на озеро как свои пять пальцев.
Синее озеро было любимым уголком кока, и он торопился сюда, едва
выдавалось свободное время.
Сейчас в оранжерейном только-только завязывалась осень. Листва
деревьев, по происхождению принадлежащих умеренной полосе Земли, начинала
кое-где блекнуть, желтеть, "опаленная кротким огнем увяданья".
Ночью прошла гроза. Возможно, последняя из летних гроз, с легкой
грустью подумал Либун.
...Экипаж "Каравеллы" давно уже успел сжиться с тем, что климатическая
установка оранжерейного отсека время от времени дарит им сюрпризы, совсем
так, как это происходило на далекой старушке Земле. Климат на корабле был
в известной степени самостоятельным, "необъезженным", как именовали его
остряки-программисты, и иногда во всей красе проявлял свой строптивый
нрав.
Времена года в оранжерейном сменялись в той же неторопливой
последовательности, что и на невообразимо далекой, с каждой секундой все
более удаляющейся от корабля Земле. Поломать эту последовательность,
впаянную в нейронную память климатической системы, было невозможно.
В воздухе стоял тонкий, какой-то грустноватый запах меда. "Отрада пчел
- созревшая гречиха к обочине дороги подошла", - мелькнуло в голове у
Либуна.
Впрочем, какая же это дорога? Тропинка, по которой шел кок, отягощенный
немудрящей рыболовной снастью, была еле приметна. Ее и тропинкой-то,
собственно, можно было назвать с большой натяжкой, не то что дорогой. Это
были едва приметные следы, выдаваемые то чуть примятой травой, то
сломанной веточкой, то вдавленным в землю листком. Иногда попадалась
глубокая, резкая вмятина - это был след щупальца Тобора.
Некоторые следы были старыми, почти смытыми дождем. Однако следы
Тобора, которые не спутаешь ни с чьими другими на корабле, показались
Либуну совсем свежими. "Тобор недавно был здесь", - подумал кок.
Еще один поворот, отмеченный кряжистым, раскидистым дубом - гордостью
отсека, - и сразу же за деревом, вдали, в лощине, глубоко внизу блеснут
сизой сталью воды Синего озера. "Почему, кстати, синего? Вода в нем чиста
и прозрачна как слеза".
А там, за озером, на крутом противоположном берегу притулился низкий
дощатый домик, почти скрытый разросшимся терновником: на "его повышенная
тяжесть на корабле оказала удивительно благотворное воздействие.
За все время полета Либун был в избушке только раз, в прошлом году,
тоже осенью. Побродил и ушел, а в записной книжке, тщательно охраняемой от
постороннего глаза, остался набросок осеннего пейзажа: "Смыкает веки
предвечерний сон, ползет по круче ветхая ограда. Водой озерной четко
отражен забытый уголок пустого сада. Смотрю на дно, в простую синеву, на
бег привычный облачных скорлупок. Осенний мир, в котором я жи
