Можаев Борис - Мужики И Бабы
Борис Можаев
Мужики и бабы
Памяти родителей моих Марии Васильевны
и Андрея Ивановича посвящаю
Да ведают потомки православных
Земли родной минувшую судьбу.
Пушкин
С отрадой, многим незнакомой,
Я вижу полное гумно,
Избу, покрытую соломой,
С резными ставнями окно...
Лермонтов
КНИГА ПЕРВАЯ
1
У Андрея Ивановича Бородина накануне Вознесения угнали кобылу. Никто не
мог сказать, когда это в точности произошло. Кони паслись вольно в табунах
уже недели две. Отгоняли их на дальние заливные луга сразу после сева, и
до самой Троицы отдыхали кони, нагуливались так, что дичали. Бывало,
пригонят их из лугов - они ушами прядают, а тело лоснится, инда яблоки
проступают на крупе. За эти долгие недели только единожды пригоняли их на
день, на два: проса ломать.
Раскалывались проса на девятый, а то и на десятый день после посева, да
и то ежели в теплой воде семена мыты. Ходили смотрели - как они набутили?
Ежели белые корешки показались, уж тут не моргай - ломай без оглядки, паши
да боронуй, чтобы дружнее взялись да ровнее, раньше травы взошли. Не то
прозеваешь - пустит "ухо" просо, то есть росток поверху, тогда пиши
пропало. Замучаются бабы на прополке.
Вот и приспело - на самое Вознесение ломать проса. Ушли мужики за
лошадьми в ночь: пятнадцать верст до тихановских лугов за час не
отмахаешь. А там еще табуны найти надо. Они тоже на месте не стоят. Ищи
их, свищи. Луга-то растянулись вдоль Прокоши до самой Оки верст на
тридцать, да в верховья верст на полтораста, аж до Дикого поля, да в
ширину верст на пять, а то и на десять, да еще за рекой не менее десяти
верст, считай до Брехова. Есть где погулять...
Тихановские табуны паслись под Липовой горой возле озера Падского. Там,
как рассказывают старики, Стенька Разин стоял с отрядом на самой горе, а в
том озере затопил баржу с персидским золотом. Озеро это будто бы в старину
соединялось с рекой, и в нем нашли медный якорь, который перелили потом в
колокол.
У подола горы, на лесной опушке держал пчельник дед Ваня Демин, по
прозвищу "Мрач". Он со своим пчельником кочевал по лугам, как цыган с
табором. Посадят его с первесны на телегу, мешок сухарей кинут ему, гороху
да пшена, а на другие подводы улья поставят... И прощевай дед Иван до
самой сенокосной поры. Ныне на Липовое везут, в прошлом году на
Черемуховое отвозили, а на будущий год куда-нибудь в Мотки забросят. Когда
дед Иван бегал еще, побойчее был, сам глядел за мельницей, - он и пчельник
держал поближе к селу, сразу за выгоном, чтоб мельница на виду была.
Бывало, только ветер разыграется, тучи нагонит - он уже бежит через выгон
и орет на все Большие Бочаги: "Федо-от, станови мельницу - мрач идет!
Федо-от, ай не слышишь? Мамушка моя, туды ее в тютельку мать... Федо-от!
Мрач идет..." Так и прозвали его Мрачем. К нему-то и завернул на зорьке
Бородин.
Старик стоял возле плетневого омшаника и долго из-под ладони
всматривался в ходока.
- Никак, Андрей Иванович! - оживился наконец дед Ваня. - Откуда тебя
вынесло? Мамушка моя, туды ее в тютельку мать... Да ты мокрый по самую
ширинку. Ай с лешаками в прятки играл?
Андрей Иванович приподнял кепку, поздоровался:
- Ивану Дементьевичу мое почтение.
Старик подал руку, заботливо заглядывая гостю в лицо:
- Ты чего такой смурной? Ай беда стряслась?
Андрей Иванович сел у костра, кинул с плеча оброть, достал кисет,
скрутил цигарку, протянул табак старику.
- Да ты и в самом деле смурной! - удивился старик. - Я ж не курю!
Бородин отрешенно сунул кисет в карман:
- К
