Можаев Борис - Падение Лесного Короля
Борис Можаев
Падение лесного короля
1
Следователь районной милиции капитан Коньков вызван был ни свет ни заря
в прокуратуру. Звонил сам начальник: седлай, говорит, Мальчика и поезжай к
прокурору. Он тебя ждет.
Утро было дождливым и по-осеннему зябким. Пока Коньков сходил на
колхозную конюшню, где стоял его Мальчик, пока ехал по глинистой скользкой
дороге в дальний конец районного городка Уйгуна в прокуратуру, успел
промочить макушку - фуражку пробило; и брюки промокли, снизу, на самом
сиденье, вода подтекала с плаща на седло. Вода была холодной, это почуял
Коньков ляжками. И от шеи лошади начал куриться парок.
Коньков привязал гнедого, потемневшего от дождя мерина под самым
навесом крыльца и говорил ему виновато, будто оправдываясь:
- Ты, Мальчик, не сердись на меня. Такая у нас с тобой работа - машины
не ходят, а мы - топай. Ни дворов для тебя, ни коновязей. Анахронизм,
говорят, пережиток прошлого. А вот приспичит - давай, мол, седлай этого
чудо-богатыря.
Лошадь, словно понимая сетования хозяина, согласно мотнула головой.
Капитан очистил от глинистых ковлаг сапоги об железную скобу и вошел в
прокуратуру.
Районный прокурор Савельев, крупный носатый мужчина лет за тридцать, из
молодых, как говорится, но решительных, встретил Конькова по-братски,
вышел из-за стола, тискал его за плечи, басил:
- Да ты вымок до самых порток! Снимай плащ, погрейся вон у печки. Ну и
льет! Каналья, а не погода.
- Что у тебя приспичило? Тормошишь ни свет ни заря! - Коньков снял
плащ, кинул его на широкий клеенчатый диван, а сам подошел и прислонился
руками к обитой жестью печке. Он был в форменной одежде и в яловых
сапогах; высокий и поджарый, в просторно свисающем сзади кителе, он
выглядел юношей перед массивным Савельевым, хотя и был старше его лет на
десять.
- Звонил твоему начальству. Говорю, Коньков нужен, срочно! А он мне - у
тебя что, своего следователя нет? Мне, говорю, спец нужен по лесным делам.
Коньков у нас один таежник.
- А чего в такую рань?
- Глиссер ждет у переправы. Почту везет к геологам и тебя подбросит.
- Что за пожар? Куда ехать?
- На Красный перекат.
- Эге! За двести верст киселя хлебать. Да еще в такую непогодь.
- Глиссер крытый. Не течет, не дует.
- Так до глиссера, до той самой переправы, ни один "газик" сейчас не
доплывет. Дороги - сплошная глина да болота. Вон что творится! - кивнул на
окно.
- Поэтому и вызвали тебя на лошади.
Коньков поглядел на свои мокрые брюки, вздохнул.
- Спасибо за доверие, - и криво усмехнулся. - Что там стряслось? Тайга,
чай, на месте, не провалилась?
- Чубатова избили. Говорят, не встает.
- Какого Чубатова?
- Того самого... Нашего лесного короля.
- Ну и... бог с ним. Отлежится. Сам хорош.
- Я слыхал, ты его недолюбливаешь?
- А мне что с ним, детей крестить?
- Вроде бы на подозрении он у тебя, - не то спрашивал, не то утверждал
Савельев.
- Слухи об этом несколько преувеличены, как говаривал один мой знакомый
журналист. Просто знаю, что он сам не одну потасовку учинял. Девок с ума
сводит. Все с гитарой... Менестрель! Ни кола ни двора. По-вашему,
романтик, а по-моему, бродяга.
- Ты ему вроде бы завидуешь. Сам ходил в писателях, - хохотнул
Савельев.
- Да пошел ты со своими шутками!
Коньков и в самом деле работал когда-то в Приморском отделении Союза
писателей шофером и в газетах печатался. Даже песню сочинили на его стихи:
"Горят костры над черною водой".
В то далекое время он поступил на юридический факультет и уволился из
милиции. Кем он только
