Можаев Борис - Шорник
Борис Можаев
ШОРНИК
Мы сидели в холодке на низеньком кособоком крылечке. Перед нами в
заплоте разгуливали кони; одни подбирали раструшенную скошенную траву,
фыркали на нее, сдували пыль и лениво перебирали травинки губами; другие,
равнодушные ко всему на свете, дремали, тяжело опустив голову, отвесив
нижнюю губу. Жара...
Из шорной в открытую дверь обдавало нас сырым запахом земляного пола и
резким сладковатым духом прелых потников.
Дед Евсей, широконосый, лысый, но еще крепкий грудастый старик с
выпуклыми, как у верблюда, подслеповато прищуренными глазами, чинил седло.
Сидел он над нами на верхней ступеньке, как на престоле, широко расставив
колени, ковырял шилом кожу, вытягивал обеими руками дратву, сипел от
натуги, потом, пристукнув черенком шила по шву, смотрел на нас значительно
и долго, как бы пытаясь что-то вспомнить и наказать; но, мотнув
по-лошадиному головой, снова колол шилом и опять с хрипом и свистом до
красноты в отечных дряблых щеках вытягивал дратву.
Васька, черноглазый остроплечий подросток, с благоговением застыл у его
ног, - дед чинил седло для бегунца, а Васька - главный колхозный наездник.
Ему и читать недосуг, однако книгу он держал в руках.
Дед Евсей несколько раз подозрительно покосился на книгу и спросил:
- Это что ж у тебя за книжка такая?
Васька смутился, повертел книгу в руках:
- Дак ведь экзамены на носу. Химия.
- А, удобрения, значит, - сделал вывод дед Евсей. - Химия. А раньше на
куриный помет задание доводили.
Он пристукнул черенком шила и строго поглядел на меня:
- Я через этот куриный помет в аппортунизьм попал.
- Не аппортунизьм, а оппортунизм, - поправил Васька.
- Все может быть, - согласился шорник. - Я в грамоте не больно силен.
Правда, текущую политику я знаю.
- А что такое оппортунизм? - спросил Васька.
- Аппортунизьм - это течение. Рождается она не из чего, можно сказать.
Вроде вон речки нашей, Таловки; так она - воробью по колена, а дожди
пройдут - не суйся, закрутит и унесет черт-те куда! Ажно в море
Каспийское... Вот так точен в точен и аппортунизьм. Все дело в том, в
какое время угодишь, - шорник постучал черенком, покряхтел и назидательно
закончил: - Ежели не в ту струю попадешь, вот и станешь аппортунистом.
Дед Евсей обращался к Ваське, однако я догадывался, что старался он
больше для меня, человека заезжего, да еще из газеты. Вот, мол, мы
какие... Не лыком шиты.
Я уже знал, что дед Евсей прошел полный цикл сельского руководящего
лица, - из шорников он поднялся в бригадиры, потом в председатели
сельсовета и наконец председателем колхоза был; затем пошел вниз -
бригадир, сельский избач и опять шорник. Вернулся на круги своя.
Впрочем, в одном понижении его был повинен и я. Это случилось в
пятьдесят четвертом году. Я приехал по заданию редакции обследовать
культуру села. Время было такое, что на село впервые за много лет
потянулся городской люд, - одни приглядывались к сельской жизни, к
вольготности, справлялись насчет отмены налогов, какие ссуды дают на
постройку, расспрашивали: "А правда ли, что теперь скота держи сколько
хочешь?" Другие приезжали из города агитировать сельских жителей, чтобы
работали лучше, потому что сентябрьский Пленум отменил всяческие препоны,
разрешил главные проблемы, полностью развязал колхозникам руки - теперь
дело только, мол, за вами, колхозниками.
Помню, в один день со мною приехал в Паньшино агитатор из какого-то
столичного института, не то из мировой истории, не то из мировой
литературы. В маленьком и тесн
