Морочко Вячеслав - Там, Где Вечно Дремлет Тайна
Вячеслав Морочко
Там, где вечно дремлет тайна...
На космодроме Гюльсара борттехник Чингиз узнал, что в одной каюте с ним
полетит пассажир. Тот появился на борту грузового лайнера "Байкал" в
последние минуты перед стартом. На лайнере пассажира с первого же дня за
глаза прозвали Стариком. Он и в самом деле выглядел намного старше всех.
Но главной примечательной чертой этого высокого, плотного человека был
ужасный шрам, пересекавший наискосок все лицо и выбритую до синевы голову.
При появлении Старика в кают-компании все разговоры как-то сами собой
увядали. Возможно, причиной этому был его шрам, на который нельзя было
смотреть без содрогания. Однако бритоголовый и не стремился к общению. Он
мог часами один неподвижно сидеть у овального иллюминатора, глядя на
звездную пустыню. Время от времени борттехник ловил на себе его
пристальный взгляд, и тогда Чингизу начинало казаться, что незнакомца
гложет какая-то изнурительная болезнь. Однако лицо Старика, которому шрам
придавал каменную неподвижность, всегда оставалось непроницаемым. Вот эта
непроницаемость главным образом и уязвляла Чингиза. Иногда бритоголовый
совершал неторопливые прогулки по коридорам лайнера. Заложив руки за
спину, он прохаживался с таким видом, словно что-то напряженно обдумывал.
Его молчаливая сосредоточенность настораживала Чингиза. "От этой
подозрительной личности можно ожидать всего, что угодно, - думал
борттехник. - Кто даст гарантию, что он не замышляет какую-то пакость?"
Это был второй рейс Чингиза по маршруту Земля - Гюльсара - Земля на
грузовом лайнере "Байкал", обслуживающем центральные районы обжитой зоны
Галактики. Это был вообще его второй самостоятельный рейс в должности
борттехника после окончания астрошколы. Чингиз был одним из лучших
выпускников, и назначения на внутризонную трассу долго ждать ему не
пришлось. Может быть, в жизни ему просто везло. Только он был уверен, что
с ним это так и должно быть всегда, и что если бывают люди невезучие, то
причина невезения обязательно заключена в них самих - это как болезнь, от
которой либо вылечиваются, либо умирают. Больше всего на свете он ценил
ясность: ясную конструкцию, ясную теорию, ясную музыку, ясных людей, ясную
жизнь - все должно было быть ясным. Если где-то, в чем-то не хватало
ясности, отсутствовали связующие звенья, он тут же воссоздавал их для себя
сам, при этом не слишком заботясь об истине, потому что главное все-таки -
ясность. Это перешло к нему от матери, которую он всегда безгранично любил
и которая до сих пор оставалась для него главным авторитетом.
Другое дело отец. Чингиз смутно помнил отца. Этот высокий сильный
человек с мечтательным лицом не был похож ни на кого из тех, с кем
борттехнику приходилось встречаться. Отец жил всегда в своем особом мире.
Он постоянно рвался куда-то далеко-далеко, мечтая забрать с собой и маму и
маленького Чингиза. Но они так никуда и не поехали: мама сказала, что даже
слышать не хочет об этой глупой затее. Чингизу нравилось гулять с отцом
тихими зимними вечерами, когда небо было усеяно яркими звездами. Эти
разбросанные по вселенной крупинки искристого света волновали отца. Он
становился веселым, сыпал забавными фантастическими историями из жизни
открывателей новых миров. Отец любил читать вслух стихи, но, когда он
смотрел на звезды, ему почему-то всегда приходило в голову одно и то же
четверостишие:
Там, где вечно дремлет тайна,
Есть нездешние поля.
Только гость я, гость случайный
На горах твоих, Земля.
Отец декл
