Морозов Александр - Тимка-Почтальон
Александр Морозов
Тимка-почтальон
Когда Тимка-почтальон еще только начинал свой обход, об этом узнавала
вся деревня. Места у нас под Калугой тихие, и далеко по берегу слыхать
было ворчание и ругательства, с которыми он выходил из просторной
деревянной избы, над крыльцом которой пузырилась неровно прибитая жестяная
вывеска "Отделение связи".
Собственно, Тимка-почтальон (а по возрасту далеко за шестьдесят,
конечно, не Тимка, а Тимофей Степанович, да как-то на деревне так оно за
ним и осталось с детства, Тимка да Тимка. И то сказать, были у нас деды и
много постарше его) - так вот, Тимка был человек вовсе незлобивый. Даже
можно было наоборот сказать: вполне был мягкий и уважительный человек.
Работу свою уж годков тридцать, как исполнял, и все это время справно, не
высовываясь, иногда даже и с деликатностью некоторой, хотя слова-то этого
самого он, верно, и не знал.
А ругался он ругательски только с одним человеком на деревне, с
Зинаидой, заведующей нашим почтовым отделением, под началом которой он
один только и состоял. И ругался он с ней каждый день в одно и то же время
- под вечер, когда выходил на крыльцо почтового отделения с потертой,
черного дерматина сумкой на боку, набитой едва не битком, - деревня-то
наша пусть не верстами меряна, а все же не мала. О чем ругался Тимка с
Зинаидой, про то не знал никто. Да не очень и допытывались, потому что,
несмотря на несогласия свои, связь деревни с большими городами держали они
прочно. Зинаида и сама в почтарях состарилась, годов, может, на пяток
только позже Тимки почтарить начала.
Ну, она как женщина грамотная вскорости в начальники вышла, но Тимка не
переживал над этим событием, а продолжал разносить по избам кому что
предназначит грохочущий мир за лесами и дорогами. Хотя делать это в
Отечественную, да и долго после, было занятием не из веселых - уж больно
недобрым был грохочущий мир за лесами и дорогами и такие часто посылал
вести, что лучше бы уж и никаких не посылал.
Досужие языки утверждали, правда, что не за просто так и не за ловкость
какую-то особую уступил Тимка пост начальника Зинаиде, а за новую казенную
фуражку - с добротной тульей, из плотной, государственной материи, с
невиданно блестящим лакированным козырьком. Фуражка эта действительно
появилась на Тимке как-то вдруг, но было ли это результатом его сговора с
Зинаидой или просто в области что-то перепутали и прислали в нашу
глухомань этакое диво, достойное красоваться на голове разве что
начальника крупной железнодорожной станции, - сказать в точности
невозможно. Тимка со своей начальницей не любили разговаривать с
посторонними на некоторые темы. Не поддерживали они таких разговоров, да и
все тут.
А промеж себя все ж таки ругались. До скандалов, конечно, не доходили,
как скажем, в продуктовом, где уборщица Маруся чуть ли не через день
напивалась розового портвейна и ревела белугой, приткнувшись на лавке у
входа. А только чем дальше, тем больше стали примечать на деревне, что
Тимка поварчивает на Зинаиду, как лесной ворчун какой. А потом уж и
ругаться начал. Потом уж так и привыкли - как слышат у почты Тимкин голос
на раздраженных тембрах, так и знают, что он обход начинает. А чего
ругался, и не поймешь толком. "Стареет, видно", - решили многие. И
правильно, в общем-то, решили. Старел Тимка здорово. На глаз было видать.
Уже давно дали и третий, и четвертый звонок, уже капельдинеры с
решительным видом вставали на пути опаздывающих, давая последним понять,
сколь презренны они в
