Мурзин Геннадий - В Объятиях Страсти Роковой
Геннадий МУРЗИН
В ОБЪЯТИЯХ СТРАСТИ РОКОВОЙ
ПРОЛОГ
Досточтимые судари!
Милостивые сударыни!
Эпистолярный жанр (эпистола, по определению Вл. ДАЛЯ, - письмо, письменное послание - прим. авт.), признаюсь честно, - мне не люб, а посему в нем я не силен, можно сказать, слаб даже.
Скажу больше: сам я писал и пишу письма только в самых крайних случаях. Даже матери. Даже детям. Даже внукам.
Когда сажусь за стол и берусь за письмо, то сразу возникает так много вопросов: зачем; кому это надо; о чем писать, а о чем не стоит; есть ли у меня новости, достойные моей эпистолы; нельзя ли обойтись вообще без этого равнодушно-формального послания, коли чувства глубоко-глубоко запрятаны и спят мертвецки на дне человеческой души?
Поразмыслив хорошенько, я обычно откладываю в сторону ручку и забываю об эпистолярной затее надолго, если не навсегда.
Это - что касается меня лично.
Но, судари и сударыни, я с превеликим удовольствием, знаете ли, почитываю послания чужие, то есть те, которые написаны другой рукой.
Почитываю и восторгаюсь! Какая непосредственность чувств! Сколько теплоты и искренности в каждой фразе!
Какое богатство слов и мыслей у автора!
Завидую авторам эпистолярного жанра, умеющим через подборку писем раскрыть душу людскую: раскрыть так ловко, что начинаешь искренне верить: в жизни были и могут быть такие письма, которые волнуют сердце ничуть не меньше, чем любой лихо закрученный любовный роман.
Эпистолы, с которыми я хочу познакомить, попали мне на глаза случайно. Нет, я их не крал у автора. Нет, я не рылся в чужих сундуках и шкатулках.
Попав ко мне, я сразу же заинтересовался. И, решив чуть-чуть подправить (преимущественно пунктуацию, с которой автор явно не в ладу), обратился к автору за разрешением сделать личные письма, первоначально не предназначенные для чужого глаза, доступными широкому читательскому кругу.
Может, я и ошибаюсь, господа, однако, как я считаю, сии эпистолы достойны того, чтобы опубликовать. Опубликовать в их первозданном виде, по сути, ничего в них не меняя, - даже названий городов и иных населенных пунктов, станций и полустанков, разумеется, и событий, о которых идет речь.
Автор высказал единственную просьбу: чтобы я не называл фирму, где служит 'половик, выброшенный на помойку', а также изменил имена и фамилии действующих лиц. Хотя и Екатеринбург полуторамиллионник, но круг, в котором вращается автор 'монолога', довольно узок и все друг друга хорошо знают; осведомлены и о подноготной каждого; ну, если не осведомлены, то догадываются, домысливают.
Эти условия я легко исполнил.
Что ж, новое чтиво налицо. И мне лишь остается пожелать: наиприятнейшего вам, судари и сударыни, знакомства с очередным эпистолярным произведением!
В добрый путь!
И удачи на пути познания человеческих чувств, страстей, а также прочего иного.
ЕКАТЕРИНБУРГ. ФЕВРАЛЬ 2004.
ЧАСТЬ 1
Прелесть моя!
Ужасно и прескверно было у меня на душе, когда я сошел с поезда на глухой станции с загадочным названием - Промежуток. Но уйти от твоего вагона не мог: сил таких не было.
Три с четвертью по полуночи. Вокруг - мертвая тишина. Будто весь мир погрузился в сон.
И лишь я, только я один на этой затерянной в уральской глуши станции стою между путями, смотрю на твой вагон, блистающий в сказочно-лунном сиянии, и все чего-то жду.
Вижу: на выходном светофоре горит 'зеленый'. Но твой пасс
