Набоков Владимир - Пушкин, Или Правда И Правдоподобие
Владимир Набоков
Пушкин, или Правда и правдоподобие
(Эссе)
Жизнь иногда обещает нам праздники, которые никогда не
состоятся, или дарит нам готовых персонажей для книг, которых
мы никогда не напишем. А бывает, что она нам преподносит
подарок, а его неожиданную полезность мы оцениваем гораздо
позже. В свое время я знал одного занятного человека. Если он
еще жив, в чем я сомневаюсь, он должен стать украшением
сумасшедшего дома. Когда я его встретил, он был на грани
помешательства. Его безумие, причиной которого, как говорили,
было падение с лошади в ранней молодости, выражалось в том,
что, полностью опустошив рассудок, оно заполнило его ложной
старостью. Мой больной не только считал себя старше, чем он был
на самом деле, но ему еще и казалось, что он участвовал в
событиях прошлого века. Этот человек, приближающийся к
сорокалетию, крепкий и краснолицый, рассказывал мне, с легким
покачиванием головы, свойственным мечтательным старикам, как
мой дед совсем еще ребенком забирался к нему на колени. Быстрый
подсчет, который я мысленно произвел, слушая его, заставил меня
дать ему совершенно неправдоподобный возраст. Поистине
поразительным было то, что с каждым годом, по мере того как
болезнь прогрессировала, он отдалялся во все более глубокое
прошлое. Когда я его встретил двенадцать лет тому назад, он мне
рассказывал о взятии Севастополя. Месяц спустя со мной уже
беседовал генерал Бонапарт. Еще неделя -- и вот мы уже в
разгаре Вандейской битвы. Если мой маньяк еще жив, то он,
должно быть, очень далеко, возможно среди норманнов, или даже,
кто знает, в объятиях Клеопатры. Бедная странствующая душа,
удаляющаяся все быстрее и быстрее по склону времени. И с каким
обилием слов, с каким оживлением, какой высокомерной или
проницательной улыбкой. Впрочем, он прекрасно помнил реальные
события своей жизни, только их странно переставлял. Так,
рассказывая о своем несчастном случае, он его постоянно
отодвигал все дальше в прошлое, постепенно меняя декорацию, как
в этих драмах классического театра, в которых костюм глупо
меняют в зависимости от эпохи. В его присутствии невозможно
было упомянуть ни об одной знаменитой личности прошлого, чтобы
он, с невероятным великодушием старого болтуна, не поспешил
добавить какое-нибудь свое о ней воспоминание. Между тем, запас
образования, которого он скорее нахватался, чем получил,
родившись в бедной и провинциальной среде и прослужив в
каком-то заброшенном полку, так и остался совсем ничтожным. Ах,
какой бы это мог быть восхитительный спектакль,
интеллектуальное пиршество, если бы утонченная культура,
глубокие знания в истории и минимум природного таланта
составили компанию его блуждающему слабоумию! Вообразите, что
бы мог Карлейль извлечь из такого безумия! К несчастью, мой
бедняга был по существу необразован и очень плохо эрудирован,
для того чтобы наслаждаться редкостным психозом, и
довольствовался тем, что питал свое воображение набором
банальностей и расхожих идей, более или менее ложных.
Скрещенных рук Наполеона, трех волосков Железного Канцлера или
меланхолии Байрона и нескольких мелких анекдотов, называемых
историческими, которыми грамматисты начиняют свои учебники,
ему, увы, вполне хватало для описания детали и характера, и все
великие мужи, которых он близко знал, становились у него
похожими друг на друга как братья. Нет ничего более странного,
чем наблюдать картину мании, кажется, уже по своей сути
предполагающей знакомство со всем миром, вдохновение,
пр
