Набоков Владимир - Смотри На Арлекинов !
Владимир Набоков
Смотри на Арлекинов!
* Часть первая *
1.
С первой из череды трех или четырех моих жен я
познакомился при обстоятельствах несколько странных, - само их
развитие походило на полную нелепых подробностей топорную
интригу, руководитель которой не только не знает о ее истинной
цели, но и упорствует в дурацких ходах, казалось бы,
отвращающих малейшую возможность успеха. И вот из этих-то
промахов он ненароком сплетает паутину, в которой ряд моих
ответных оплошностей запутывает меня, заставляя исполнить
назначенное, что и являлось единственным смыслом заговора.
В один из дней пасхального триместра моего последнего
кембриджского года (1922-го) мне довелось "как русскому"
просвещать относительно некоторых тонкостей костюма Ивора
Блэка, неплохого актера-любителя, под руководством которого
театральная артель "Светлячок" намеревалась поставить
гоголевского "Ревизора" в английском переводе. В Тринити у нас
с ним был общий наставник, и Блэк умучил меня нудными
имитациями жеманных ужимок старика, - представление это заняло
большую часть нашего ленча в "Питте". Недолгая деловая часть
оказалась еще менее приятной. Ивор Блэк предполагал облачить
Городничего в халат, потому что "все это просто приснилось
старому прохиндею, верно? - ведь и название "Ревизор"
происходит от французского 'reve' то есть 'сон'". Я сказал, что
по-моему - идея самая жуткая.
Если какие-то репетиции и происходили, то без меня. Мне,
собственно, только теперь и пришло в голову, что я даже не
знаю, довелось ли этой затее увидеть свет рампы.
Вскоре после того я повстречался с Ивором Блэком на
какой-то вечеринке, и он пригласил меня и со мной еще пятерых
провести лето на Лазурном Берегу, - на вилле, которую он, по
его словам, только что унаследовал от старенькой тети. В ту
минуту он был здорово пьян и, похоже, весьма удивился, когда
через неделю или несколько позже, перед самым его отъездом, я
напомнил ему об этом щедром предложении, которое, как
выяснилось, один только я и принял. Мы оба сироты, сказал я,
никто нас не любит, так надо уж держаться друг друга.
Болезнь на целый месяц задержала меня в Англии, и только в
начале июля я отправил Ивору Блэку вежливую открытку, извещая,
что могу появиться в Каннах или в Ницце в один из дней
следующей недели. Я почти уверен, что назвал вторую половину
субботы в качестве наиболее вероятного времени.
Попытки дозвониться со станции оказались бесплодными:
линия оставалась занятой, а я не из тех, кто упроствует в
борьбе с неисправными абстракциями пространства. Неудача
отравила мне послеполуденные часы, а это мое любимое время. В
начале долгой поездки я уверил себя, что самочувствие мое
вполне сносно, теперь оно было ужасным. День стоял не по сезону
сырой и хмурый. Пальмы уместны лишь в миражах. Бог весть
почему, такси, словно в дурном сне, были неуловимы. В конце
концов, я погрузился в тщедушный и душный автобус из синей
жести. Всползая по петлистой дороге, где поворотов было не
меньше, чем "остановок по требованию", эта колымага достигла
места моего назначения за двадцать минут: примерно столько же
занял бы пеший переход с побережья - легким и кратким путем,
который мне в то волшебное лето предстояло заучить наизусть,
камень за камнем, куст за кустом. Впрочем, каким угодно, но не
волшебным глядело лето во время той мерзкой поездки! Главная
причина, по которой я решился приехать сюда, состояла в надежде
подлечить среди "брильянтовых брызг" (Беннет? Барбеллион?)
расстройство
