Нафтульев Феликс - К Вопросу О Формулах
Феликс Нафтульев
К вопросу о формулах
Я отладил кинематику в шестом часу и сразу открыл окно, потому что
зверски пахло конвергированной канифолью. Во дворе шаркала метла и стонали
голуби, от ворот к черному ходу брел Ерофей Павлович, мой сосед.
Сосед возвращался с дежурства. Теперь, как обыкновенно, он подремлет
минут двадцать, а потом сядет на кухне заваривать чай и читать газету.
Идеальность объекта не вызывала сомнений.
Дав схеме прогреться, я надел шлем. Близкое расстояние позволяло
обойтись без пси-числа, одной грубой настройкой. Висок покалывало, слегка,
видно, индуцировали контакты, но для испытания и так сойдет. Затем я
сосредоточился.
Посыл простейший: фраза по-немецки. Ровно на фразу больше, чем Ерофей
Павлович вообще понимает на любом иностранном языке.
- Гутен морген, - твердил я про себя монотонно, "гутен морген", и опять
"гутен морген", - словно пеленг давал, или скворца учил разговаривать, или
длиннейший урок выводил строку за строкой, латинскими буквами, и старался,
и любовался - вон прописное "G" как вышло округло, а в "t" перекладинка
высоко, извините, особенность почерка.
За стеной скрипнула кушетка. Прошелестели шлепанцы по коридору. Сосед
отправлялся ставить чайник на газ.
Он увидел меня в распахнутой двери, и вздрогнул, и трагически поднял
брови. Ах, как не хотелось ему болтать бессмыслицу! С запинкой он
выговорил:
- Уитеп точдеп.
Зрительное восприятие оказалось у него ярче слухового. Я вырубил ток и
упал на койку не раздеваясь, и как провалился, даже не успел обрадоваться,
что установка действует. Впервые за много месяцев Елка не приснилась мне.
То, что делалось, делалось ради Елки.
Пока я рассчитывал ее пси-потенциал до десятого знака по формуле
Тутвайса-Четырцева, мне представлялось, что остальное семечки, я не знал
еще, что такое монтаж в минус-вакууме и с чем едят регулировку модулятора,
но все равно я справился, справился, справился, - наступала ночь главного
опыта, и те немногие часы, что ей предшествовали, я провел как перед
отъездом - билет куплен, вещи собраны и мыкаешься, а внутри тебя поселился
лихорадочный метроном.
Были замкнуты цепи дистантов. Угол поворота антенны был выверен в
миллионных долях секунды.
Я нарисовал себе, как острый луч пройдет через капитальную стену,
сквозь ветви лип, сквозь витрину дамской парикмахерской, пронижет зал
кинотеатра "Молния", вновь пересечет улицу и стену - через пеструю
занавеску, за шкаф, туда, где спит Елка - колено поджато, ладошка под
щекой, так, как спала она на моих глазах восемь лет назад, на лыжной базе
в Прибыткове.
Там я, кажется, впервые понял, что дела мои безнадежны - на синем
рассвете, в перенатопленной избе с широченным топчаном, на котором
умещались мы пятеро, а тот, с телевидения, ворочался с краю, охал, что ему
дует, - но не в нем была суть, независимо от него я понял - и не сорвался,
не убежал к электричке, а еще целый день шатался в компании, с горки на
горку, пока не лопнуло крепление на дурацком склоне.
И второй раз я понял то же самое летом, в городе, - она позвала помочь
оклеить комнату, специалист из меня небольшой, провозился до полчетвертого
и плелся пешком на Охту, трамваи, естественно, не ходили, да и не было у
меня мелочи на трамвай.
А третий раз - тогда мы встретились в Симеизе, об этом вовсе не хочется
вспоминать.
Я будто стучался в запертое, знал; что не откроют, а стучался, но
теперь это кончилось, навсегда кончилось, стоит только щелкнуть тумблером.
Мне стало страшно, как на
