Николаев Олег - Медная Зрительная Труба
Олег Николаев
МЕДНАЯ ЗРИТЕЛЬНАЯ ТРУБА
- Меня положили спать наверху, в дядином кабинете, на широкой старинной
софе, обтянутой толстым зеленым бархатом. Луна за окном ярко сияла. Я
никак не мог сомкнуть глаз - все думал и думал об этом загадочном
человеке, пропавшем неизвестно куда. Часы пробили полночь, а я не то
лежал, не то плыл куда-то в фантасмагорическом рое мечтаний или следил за
дрожащими бликами на гладком дубовом полу и вновь размышлял о дядюшке. Как
вдруг...
- Что... что же вы увидели?.. - спросила одна из женщин, собравшихся в
углу гостиной вокруг старика Крутогорова, известного в свое время
авторитета в области редких случаев психической патологии.
- И в самом деле - увидел...
- Э, нет, милый Сергей Ильич, - громко запротестовал кто-то из мужчин,
заметив, насколько увлек Крутогоров слушательниц своим рассказом. - Зачем
же без нас? Просим вот сюда, в это кресло. Мы тоже хотим узнать вашу
таинственную историю.
Крутогоров смутился, оказавшись неожиданно в центре общего внимания, но
отказать настойчивым просьбам было невозможно.
- Извольте же слушать терпеливо, - сказал он, перейдя к столу и
устраиваясь поудобнее в патриархальном кресле, - воспоминание в духе то ли
Конан-Дойла, то ли Эдгара По. Только прошу верхний свет погасить - режет
глаза. Оставьте эти два торшера: так, благодарю. Ну-с, придется все
сызнова. Приключилось это со мной в 1911 году...
Так начал свою повесть старший Крутогоров. Тем вечером в квартире его
сына, способного хирурга, собрался кружок давнишних приятелей на некое
семейное торжество. Тут всегда царила атмосфера доброжелательности, все
хорошо знали и уважали друг друга; тут тактичность и сдержанность -
признаки духовной культуры - ценились не меньше, чем оригинальная идея или
удачная шутка. В здешнем кругу принято было без лишних слов и намеков
помогать друг другу, поддерживать в невзгодах. Не терпели тут ни
пустословия и сплетен, ни состязаний в красноречии и интеллектуализме,
которые столь характерны для людей, влюбленных в свое "я".
- Мне в ту пору исполнилось четырнадцать лет, - продолжал Сергей Ильич
неспешно. - Жили мы в Москве. Отец давал уроки музыки и пения в каком-то
частном пансионе, а сверх того - в нескольких богатых домах. Но всего, что
он зарабатывал, едва хватало семье из шести душ. Матушка целиком посвятила
себя воспитанию четверых детей. Она часто болела, и отцу моему, типичному
неудачнику, приходилось прямо-таки выбиваться из сил, чтобы сводить концы
с концами.
Представьте же наше изумление и радость, когда в одно прекрасное утро
родители сообщили мне и моей старшей сестре Тане, что мы вчетвером едем в
Р. вступать во владение домом, который достался по наследству матушке от
ее единственного брата - чудака и нелюдима, пропавшего где-то на востоке!
Необыкновенный человек был мой дядя! Я видел его наяву (потом станет
понятно, отчего именно наяву) всего только раз. Он посетил наш московский
дом, отправляясь в Тибет. Дядюшка заехал повидать свою сестру перед
далеким путешествием. Вовек не забуду его высокую, чересчур прямую,
сухощавую фигуру, суровое, неулыбчивое лицо, на котором постоянная работа
могучего ума вырубила резкие морщины прирожденного мыслителя, его
проницательные темно-серые глаза.
Несомненно, человек он был редкой силы воли. Чувствовалось, что мысли его
витали страшно далеко от всего, что мы зовем обыденной жизнью. Из
рассказов матушки я знал, что он занимался изучением ранней истории
человечества. Дядя был на редкость эру
