Библиотека в кармане -русские авторы

         

Никонычев Юрий Васильевич - Грезы Скалигера


Никонычев Юрий Васильевич
Грезы Скалигера
РОМАН
О романе Юрия Никонычева "Грезы Скалигера"
Начну с названия. Мне знакомо имя Жюля Сезара Скалигера (1484-1558),
которого, впрочем, по-настоящему звали Джулио Бордони. Но, увы, автор закона
о трех единствах, заложивший основы классицизма, не имеет никакого отношения
к заглавному герою романа. Равно как и Скалигеры (делла Скала) -
представители Вероны в ХIV веке. Впрочем, мы все-таки попадем в ХIV век,
правда не в Италию, но во Францию, что, в данном конкретном случае,
безразлично. Или все же не совсем? Ибо упомянутый Скалигер (Жюль Сезар) был
другом и собеседником гениального Мишеля Нострадамуса, ставшего необычно
популярным у нас после его блистательно оправдавшегося пророчества насчет 73
лет и 7 месяцев большевизма. Суть не в том, насколько близка к истине
произвольная интерпретация нострадамова катрена. Важен фон: событийный,
мистический, предчувствуемый - какой угодно. Тем более, что основное
действие романа все же протекает в России, неотделимо от ее великой и
страшной судьбы. Вольно или невольно, но заголовок уже создает определенную
ауру, хотя ни о чем подобном автор вроде бы даже не помышляет. Или все же
помышляет, задав определенный вектор, продумав все до последней точки, но не
дав ни единой вехи, за которую стоило бы уцепиться?
Нет, я не случайно "зациклился" на названии. С каждым поворотом фабулы,
стремительным, подчас шокирующим, я ловил себя на мысли, что хочется
отторгнуть эти самые "грезы". Грезить можно о райских кущах, тогда как
читатель постоянно обрушивается в преисподнюю. И какую! Ничего общего с
исчисленными по "музыке сфер" Пифагора ярусами и "Inferno" Данте мы в ней не
обнаружим. Зато налицо все до боли знакомые приметы нашего бытия: нынешнего,
прошлого и, как знать, грядущего.
Казалось бы, куда уместнее употребить вместо грез - метаморфозы,
бесконечные превращения по замкнутому кругу. Все же есть она - эта надмирная
орбита, некий птоломеев эпицикл!
Кстати, о трех единствах классического искусства. Вроде бы от них и
следа не осталось. Роман безоглядно может быть причислен к категории
современной прозы, постмодернизма, коли угодно. Но это еще и мистическая, в
самом прямом смысле, проза, ибо автор настойчиво выбрасывает нас из
пространства-времени. Действие протекает всюду и нигде: в прошлом,
настоящем, будущем и опять же - нигде. Это вечное ТЕПЕРЬ, где все замкнуто
во всем. Пожалуй, тут и кроется завораживающее своеобразие романа,
удивительно сочетающего в себе вневременность и жгучую, пронизанную
неподдельной болью, современность.
Несмотря на обилие персонажей, это, в сущности, роман с единственным
героем. Как некогда Каин, он убил брата, но убил ли? Во вневременности нет
смерти. Мертвые оживают и вмешиваются в сюжет, меняя свой текучий облик.
Отец и сын - лишь различные ипостаси ЕДИНОГО (почти по Плотину), учитель и
ученик - тоже. Равно как и претерпевающая те же метаморфозы женственность
-стихия, но не конкретное лицо: Лиза, Грета, Анела, Фора...
Меняются имена - они условны, страны - тоже условны (Франция, Германия,
Австралия ), ибо, как в триединстве классицизма, у ВЕЧНОГО ТЕПЕРЬ свои
жесткие законы и ограничения. "Я чувствовал, как к нам прыгали Грета, Анела,
Лиза, Фора, Ликанац, Куринога и многочисленные сотворенные мной персонажи
больного мозга ", - на мой взгляд, в этом признании героя романа таится
гениальный просчет. О том, что повествовательная ткань являет собой поток
сознания, пусть больной и отягощенны





Содержание раздела