Нилин Павел - Тромб
Павел Нилин
Тромб
Необыкновенно печальную эту, хотя и сугубо частную, нижеследующую
историю, со столь же романтическим, сколь и непривычным для нас
скандалезным оттенком, любой непредвзятый исследователь, пожелавший
надежно приблизиться к истине, начал бы, думаю, непременно еще с похорон
профессора Дукса.
1
Хоронили профессора Валентина Николаевича Дукса на Ваганьковском
кладбище в хмурый полдень глубокой осени. Накрапывал мелкий дождь. И
ораторы от министерства и института, которым руководил профессор,
торопливо, точно в нервическом ознобе, читали свои длинные речи, ограждая
ладонями машинописный текст.
Речи эти, как часто бывает, не имели даже отдаленного отношения к
личности покойного, к сущности его жизни. И, услышав уже первые фразы,
инженер Мещеряков не старался больше вслушиваться в них. Стоял
растерянный, точно оглушенный несчастьем.
Тех нескольких плах, что выстланы у могилы, хватило только для
официальных представителей и ближайших родственников.
Мещеряков же, пришедший позднее, стоял на отшибе, уцепившись за
осклизлый куст бузины, свисавший над чьим-то гранитным надгробием.
Однако ему, высокому, естественно возвышавшемуся над толпой, было
отлично видно все еще красивое, строго сосредоточенное смертью, лицо
покойного, бледные руки с очень длинными пальцами, уже отработавшие свое и
навечно сложенные на груди, темно-коричневый костюм в крупную клетку и
тупоносые головки югославских туфель.
Ноги Мещерякова в точно таких туфлях вязли в мокрой, свежевзрытой глине
предмогильного холмика. И зябкая дрожь, подымавшаяся по ногам от холодной
скользкой глины, напоминала о чем-то, что не сразу выравнялось в четкое
воспоминание.
И, казалось бы, незначительное это воспоминание очень сильно
взволновало Мещерякова.
Это было, вспоминал он, уже после войны, в тысяча девятьсот сорок
шестом или, может быть, сорок седьмом, вот в такой же октябрьский день, в
конце октября. То собирался дождь, то накрапывал, как сейчас, то лил
вовсю. А они, московские студенты, копали картошку. Приехало несколько
институтов в помощь колхозникам.
И хотя Мещеряков не один раз за годы студенчества, как и его коллеги,
выезжал на такие "помочи" в колхозы и совхозы, вспоминался ему у могилы
Дукса только один сумрачный день к вечеру, в дожде и в холоде в открытом
поле, обрамленном с трех сторон лесом и узенькой мелководной речушкой с
незатейливым названием Рогожки.
У этой речушки после работы студенты и студентки отмывали от холодной
налипшей грязи свои, как шутили они, непромокаемые башмаки-вездеходы, у
многих единственные тогда на все случаи.
А колхозные девчонки, глядя в отдалении на студентов, кричали им что-то
насмешливое, вроде того что будете теперь знать, городские
господа-чистоплюи, почем колхозная картошка.
Можно было бы рассердиться усталым, иззябшим студентам на этих
девчонок. А Дукс, вот этот самый Дукс, что лежит в гробу. Валька Дукс
подозвал их и серьезно сказал:
- Ну, погодите, девчонки. У нас весной в Москве, в институте, будут
экзамены по сопромату. По сопротивлению материалов. Это не проще, чем
копать картошку. Есть большая просьба к вам, девочки, обязательно приехать
- помочь. Обещаете? А то мы больше не будем копать...
И девчонки присмирели тотчас же в недоумении. Ведь кто его знает, что
это за штука - сопромат?
Было это тридцать лет назад. Было Дуксу тогда двадцать один или
двадцать два. Не так уж много. И за это время Валька Дукс, Валентин
Николаевич Дукс, сдал, без помощи колхозных девчонок,