Носкова Ольга - Две Души Горького
A. Штейнберг
Две души Горького
Когда наша Вольная Философская ассоциация еще только зарождалась и
Разумник Васильевич с карандашом в руке записывал имена кандидатов в
намечающийся совет, было упомянуто также имя Максима Горького. Разумник
Васильевич записал его, но тут же прибавил: "Очень сомневаюсь". Не имея
ясного представления о взаимоотношениях, соперничестве и даже вражде между
отдельными группировками в дореволюционной русской литературе, я позволил
себе по наивности спросить: "А почему вы сомневаетесь, Разумник
Васильевич?" - "А потому, - ответил он, - что у нас тут нет подходящего
запаха для Горького. Алексей Максимович, да простит ему, грешному, Бог,
любит когда жареным пахнет". А на вопрос Константина Александровича
Эрберга, что ж Горький любит в жареном, Разумник Васильевич рассказал
маленький анекдот, который не мешало бы включить и в биографию Горького, и
в историю того времени: "Не помню точно, где мы встречали новый 1918-ый
год, у Горького ли или в каком-то общественном учреждении, помню только,
что уж после того, как мы встретили Новый Год, кто-то предложил игру:
каждый из присутствующих должен был выразить в одном слове свое самое
заветное стремление, написать на кусочке бумаги и бросить в вазу. Потом с
большим интересом вынимали записки из вазы и читали вслух. Каждый мог
подписывать или не подписывать записку по своему желанию. В одной из
записок стояло слово "Власть", и оно было подписано Максимом Горьким. Как
видите, Алексея Максимовича интересует власть, но не политическая, не
полицейская, не дай Господь! а власть чисто духовная, основанная на
духовном авторитете писателя. Максим Горький, как писатель, должен иметь
такой авторитет, должен проявлять свою власть. И это для него - самое
заветное стремление. Так он думал, так именно и подписал: Максим Горький,
не Алексей Пешков. Мы же здесь затеваем нечто такое, что отрицает всякую
власть. Поэтому я и сомневаюсь".
Надо сказать, что таким носителем власти в Москве долгое время был
Брюсов, но мы знали, что Брюсов никогда бы не признался, что его самым
заветным стремлением в жизни является власть. Для Брюсова, кроме того,
писательская и политическая власть сливались воедино. Ведь он же
приспособился и даже примкнул к партии. Бог знает, может быть, Горький так
и не стал членом Коммунистической партии, но он никогда бы не сделал ни
единого шага в сторону организации, которая не давала бы ему возможности
расширения империи его литературной власти. А мы ведь в этом отношении -
анархисты. "А попробовать все-таки надо", - сказал Эрберг, швед с русской
душой. Решили обратиться к Горькому и нащупать почву. А вдруг он согласится
примкнуть к нам. Разумник Васильевич предложил мне взять на себя это
задание: "Лучше всего, чтобы вы, Аарон Захарович, пошли к Горькому с этим
предложением. Всем известно, что Алексей Максимович любит евреев". От имени
создающейся ассоциации было написано письмо Горькому, и, если память мне не
изменяет, подписано Мейерхольдом, так как он был вне литературы и, значит,
нигде не мог столкнуться с Горьким; кроме того, его передовой театр был
признан Горьким, да и связи его с Художественным театром могли повлиять на
решение Горького. В письме указывалась моя фамилия, имя и отчество и
просьба повидаться со мной. Ответ Алексея Максимовича был положительным,
местом встречи была назначена его собственная квартира на Кронверкском
проспекте 5, у самой Петропавловской крепости на Петроградской стороне.
Принял он меня не
