Носов Евгений Валентинович - Шопен, Соната Номер Два
Евгений Иванович Носов
Шопен, соната номер два
После первых осенних дождей серый пыльный большак почернел, умягчился
упруго и был до глянца накатан автомобильными колесами. Сахарозаводской
грузовик бежал по нему ходко, почти не гремя бортами, будто по асфальту. В
шоферскую кабину никто не стал подсаживаться, всем оркестром в двенадцать
человек ехали в кузове на клубных откидных стульях. Здесь, на вольном
ветерке, можно было курить, слушать, как Ромка, валторнист, травит свои
бесконечные анекдоты, и перешучиваться со студентами, присланными убирать
сахарную свеклу. Машина, сверкавшая никелем труб, привлекала девчат, что
работали по всей дороге, они отрывались от бурачных куч и с любопытством
глядели из-под ладоней, выпачканных землей, на разнаряженных музыкантов.
- Эй, завлекалки! - задевали их ребята.- Сыграть вам па-де-де? Чтоб
веселее работалось?
Ромка хватал с колен валторну и, пузырясь на ветру плащом-болоньей,
рвал студеный осенний воздух рублеными пронзительными звуками "Лебединого
озера": "Лата-та-та-та-а-тара-та-а-а..."
В ответ летели бураки, грохали по машине, парни, с хохотом пригибаясь,
прятали головы за высокие планчатые борта, а Пашка, схватив тарелки, ловко,
по-теннисному, со звоном отбивал ими свеклу.
- Полегче, полегче там! - кричал он с азартом, поправляя сбитую кепку.-
Чего урожай расходуете!
- Взяли б да помогли! - кричали девчата.- Ишь вырядились! Тунеядцы!
Машина проносилась мимо, а по сторонам, зажигаясь шутливой перебранкой,
уже бежали к дороге, к грузовику, новые стайки девчат и дружно бомбили кузов
бураками.
- Эх, соскочу! - хохотал Пашка.- Ой, поймаю курносую! - Под градом
бураков он уже не отбивался, а лишь закрывал лицо тарелками, тогда как
Ромка, высунув за борт один только раструб, продолжал неистово дудеть,
подзадоривать студенток: "Ти-та-та-та-та-а-а..."
Шофер неожиданно тормознул, в решетке заднего окна показалось его злое
лицо.
- Вы что, чокнутые? Стекла побьют!
Дядя Саша, старший в оркестре, от самого завода ехавший стоя,
облокотясь о кабину, и тоже во время налета девчат вынужденный пригибать
голову, обернулся и осадил парней:
- Хватит вам! Павел, ты как с инструментом обращаешься?
- А что ему сделается? - Пашка с недоумением повертел никелированными
дисками. Дядя Саша нахмурился.
- Положи тарелки. Нашел игрушки! И вы тоже - угомонитесь.
- Все, старшой, все!
Ребята нехотя рассаживались по стульям.
А дядя Саша ворчал:
- Разбаловались, понимаешь... Не на свадьбу едем, Понимать надо.
- Ну все, отбой. Мир-дружба!
Серенькая, в мелком крапе кепка старшого была надвинута до самых
бровей. От встречного ветра фиолетово синели впалые щеки, выбритые перед
самым отъездом. Из кармана жесткого шевиотового плаща воронкой кверху
торчала его сольная труба в черном сатиновом чехольчике. По давней привычке
он всегда держал ее при себе.
Ромка снова принялся за свои байки, ребята обступили его, висли на
плечах друг у друга, гоготали вовсю. А дядя Саша, расстегнув плащ, из-под
которого сверкнула на пиджаке красная орденская звездочка, достал из
бокового кармана сигарету и, раскурив ее в затишке, за кабиной, продолжал
отрешенно глядеть на бегущую встречь дорогу.
Мимо с глухим ревом и чадными выхлопами прошел КрАЗ. В кузове,
наращенном грубыми неоструганными досками, и в двух его прицепах дядя Саша
успел разглядеть серые вороха еще не просохшей свеклы. Следом промчались два
голубых близнеца-самосвала - тоже со свеклой, и у обоих на дверцах по белому
знаку автотранса.
