Новацкович Нина - Дашенька
Новацкович Нина
ДАШЕHЬКА
Ее звали Дашенька, Дарья, и это имя ей необыкновенно шло.
Было в этом что-то старинное, дворянское, напоминающее о темной
усадебной аллее, марлевом зонтике от солнца и воздушно-белом
пятне платья в тени под вековыми, еще пра-прадедами сажеными,
дубами. Да и фамилия у нее была хорошая, старинная, русская. И
вся она - рано, уже в пятнадцать лет, повзрослевшая,
посерьезневшая, уже чуть насупившая ровные светлые дуги бровей,
как-то плавно округлившаяся, в отличие от нас, остролоктых и
тонконогих - заставляла вспомнить недавно прочитанные, а больше -
и еще не прочитанные, но смутно угадываемые за тиснеными
корешками страницы прошловековых романов.
Была она светловолоса, светлокожа, с длинной и туго
заплетенной косой того чудного оттенка, которого не достичь
никакими красками. Глаза были чисто-серые, ясные, а ресницы -
черные. Среднего роста, сложена неплохо, но чуть не
по-современному: широковата в кости, без жеребячьей тонкости.
Лагерное лето невозможно без любви. Любви неистовой и
жаркой, такой, какая возможна только летом и только в
четырнадцать и пятнадцать лет, любви безнаказанной вдвойне:
потому что это лагерь, и ты вся на виду, а, значит, нужно быть
такой осторожной, и уже защищена от всего плохого самой этой
осторожностью. А еще оттого, что бескрайняя - и безответная -
любовь, какой- бы безумной и вечной она не казалась, смоется
первыми струями городских серых октябрьских дождей, не оставив по
себе ни малейшей ранки, а, напротив, сладкой ощущение своей
причастности к взрослому миру.
И мы влюблялись, не-влюбленных попросту не было. И мы
влюблялись несчастливо и безответно, каким-то чудом из всех
возможных кандидатур выбирая именно ту, которой ты неинтересна и
не нужна, чутьем находя эту лазейку из еще не твоего, слишком
пугающего своей тайной силой мира любви. Влюбленных счастливо
было по пальцам пересчитать, и за перипетиями их взаимоотношений
трепетно и жадно наблюдал весь лагерь, гордо и недоуменно: "Как
же случается так, что симпатии совпадают? Почему у меня не так?".
А они - ах, как красиво умели они это делать... Как красиво
они ссорились - конечно же, навеки. Собирались тайно бежать из
лагеря - настолько тайно, что знало пол-лагеря, и вожатые,
подыгрывая, поминутно искали их везде и всюду. Выбирались ночью
погулять в крошечном пространстве очень маленького лагеря - и все
остальные, не смея подглядывать, но зная жарким любопытным
чутьем, где находится парочка, считали своим долгом охранять,
предупреждать, подавать сигналы, если что-то грозило их покою.
И все же быть влюбленной невзаимно, безответно, было самую
капельку лучшим тоном. Страдать и закатывать в скорби глаза,
рыдать в тихий час в подушку - непременно, чтобы кто-нибудь из
товарок заинтересовался и утешил, попутно выспросив все.
Hеприлично было - такой не быть, и не было таких, все были
заражены моровым поветрием любви. И не минуло это поветрие и
Дашеньки, красавицы и умницы Дашеньки, хотя она - благоразумная,
спокойная, чуть устало-взрослая - могла бы и быть вне. Могла бы,
да вот...
Все старшие, весь отряд, знали, что сероокая Дашенька тайно,
безнадежно и безответно влюблена в красавца Сашку, рано
повзрослевшего и сбросившего перья гадкого утенка, Сашку, милого,
доброго и воспитанного веселого парня. Он был младше ее на год,
но в нем эта разница, столь важная в эти годы, совершенно не
ощущалась, ибо он уже был чем-то взросл, мягче и спокойнее
остальных. Как бы вне-гормонален он был, выд
